плевать кто ты есть – покажи себя в деле! А почтенный дела́ тебе даст то что надо! Соглашайся, земляк!
Парень замялся, в раздумьях наморщив свой лоб и надолго замолкнув.
– Решиться не можешь? Давай бросим руны! Боги явя́т, как их воля проляжет… – уговаривал парня Три Жала.
– Зачем руны те сразу? Пойми ты богов… Сто путей заплетут, и мудрейшие бошку сломают в их знаках. Кинь монетку давай – вот она не обманет. Либо да, либо нет – или тут, или с нами, – доверительно молвил Копыто. Из разреза своей верховницы он ловко достал весь потёртый кружок серебра, положив его в руку замершего парня.
– Вот владетеля дохлого нашего морда – жри их Хвёгг всех, тех Скъервиров… А вот змей их семейный, неладен он будь. Так и так дурной выбор, куда не взгляни.
Бундин внимательно слушал слова собеседника, не сводя с него глаз.
– Ты кидай… Если змей – значит с нами. Сплетёт он нам доро́ги как кольца свои.
– Да, давай! – поддакнул ему Брейги, – всё одно ты чужим и для Къеттиров будешь! Кинь – а боги укажут, куда тебе путь. Я ведь тоже решиться не мог – служить нашему скригге или пойти за почтенным на службу в их дом. Как метнул наугад топором по коровьему черепу – так за сорок шагов разрубил его надвое! Прежде и с двадцати так уметить не мог… Значит знак такой был – боги дали.
Бундин сжал в пальцах изношенный хрингур. Глубоко, резко выдохнув он подшвырнул его стёртый кружок и поймал на ладонь.
Хищный змей взирал прямо на ничейного сына двоих неизвестных отцов.
– Вот! А я говорил – наш ты будешь, товарищ! – Брейги радостно обнял его, сжав медвежьею хваткой за плечи, – конь же есть у тебя? Ничего, у нас тоже имеются, лучше чем Дьярви мохнатые клячи! Полетишь среди нас как орёл!
Бундин сам меж тем молча сидел, лишь вполуха внимая речам земляка и Копыта. А с взмокревшей ладони в глаза ему немо взирал хищный взгляд распростёршего ко́льца огромного змея, властелина холодного Ормхал.
Ветер гнал по реке против тока воды́ во́лны зыби, набегая их мощью на топкий пологий берег Малл-э́байн, пригибая пожухлый к зиме камышовый ковёр, уходящий в поросшую ельником чащу прибрежья. Первый снег сыпанул в эту ночь, убелив своим тонким покровом раздол вдоль приречий как свиток писца из осветленной кожи, по которому вились следы перевалки с прыжками от лап севших птиц, петли заячьих троп и волчиные гоны их стаи. Поверх них пролегли и следы от возка, к коим вскоре примкнули и вмятины конских копыт небольшого загона, когда громкий пронзительный стрекот сороки пронёсся над лесом.
– Шкажешь што, шкотокрад? Вшё шпокойно?
– Никого – класть мы можем на Ёрваров! А следы уже тают, не лежит чернотроп этот долго… – ответил их старшему Кохта, повертев головой и прислушавшись к чаще, что шумела под ветром, качающим ветви деревьев.
– Ну и шлавно! Давайте живей! – подогнал всех Стозубый, указав на мешки в волокуше, что тянул жеребец бурой масти.
Двое знавших друг друга неспешно брели вдоль реки, где камыш их скрывал ото взоров любого, кто мог