что подвалы забили под завязку и закрыли для учебы персонала, а фургоны с особой окраской день и ночь – на перегонах, там или тут:
– Нам – ни к чему и невмочь. А кому не лень, мрут!
И без робости сообщили подробности:
– Мрут – в забаву, а соберут ораву – подорвут державу. Без спроса пьют отраву и суют коноплю в папиросы, головы – в петлю, ноги – под колеса. От изжоги – недотроги, а наживут геморрой и голые прут из окон, с крыш и карнизов. И каждый мнит, что отважный на вид герой и улетит, как сокол и стриж, не книзу. А иногда голосит о достижении и норовит – на провода с током: на высоком напряжении. А у нас на вас работников – не рать: подбирать – не выдавать сальто. Мало стало охотников соскребать лопатой ошметки с асфальта и базальта. Ребята поддаты ужасно и без водки не согласны. Зуд и чесотка доведут. А зальют глотку – и, веселясь, идут в грязь. Пьют много, но больше и дольше не могут. Полны туго, как штаны от испуга.
От такого веселья соседи сели и заревели, как при езде на мопеде, захрипели о беде, как коровы на медведя, и зашипели, как леди – не глядя – о пледе на бляди.
Так сурово не стервенели и от ночного писка и труда втихаря, когда упорная крыска забралась натощак в башмак коридорного чубаря, нажралась от пятки, а прочь – никак, и слюна – в кляп: кап-кап-кап. Ребятки ее – за хвост, а она – за свое: шасть в нос! И ночь лилась всласть, как бенефис лауреатки и богатыря: и страсть, и стриптиз, и прятки, и заря.
5
И вдруг Труп пропал.
То ли друг прибрал, то ли шакал сожрал, то ли сам от неволи волосам устал и от боли встал и удрал.
Радости было – не для мерила: достали сладости, шали и самопал – собрали пир, карнавал и тир, распивали шипучку, гуляли, как в получку, стреляли – в тучку.
Под вольную шалость забывали смутьяна – отмечали конец печали.
Но оказалось – рано.
Ураганом прозвучали вести: мертвец – на месте.
Хуже не желали бед.
Тут же узнали и секрет: сердобольная путана дала приют крамольному буяну, презрела людской суд, развела городской блуд, раздела тело догола, провертела как хотела и могла, оторвала золотой зуб и принесла неопрятный труп на позор обратно в коридор.
Остолбенели соседи, как в колоннаде из меди, оцепенели, как на расстреле и параде при команде "цыть!"
Потом просипели с пеной у рта:
– Дурдом – отменный!
– Сволота!
И осмелели:
– Надо гада выносить!
6
Хотя горе-генерал пугал не шутя, решили, не споря, совершить дело как надо, от уклада, и проводить тело усопшего вон в стиле хорошего обряда похорон.
С почтением уложили непризнанного гения в собственный гроб, по-родственному подсурьмили лоб, прикрыли раздрызганную грудь манишкой, за ризами не забыли обуть героя в тапки, обили крышку гроба атласной тряпкой и, глядя строем в оба, ради нормы учинили опасные маневры.
Оказалось, что на лестнице – узко для спуска.
В поте лица крутили мертвеца и так, и сяк, а при повороте твердили в косяк:
– Малость не поместится никак!
И от труда угодили впросак.
Тогда