полностью сосредоточиться на ней, потому что болезнь моей матери выбила меня из колеи. Она чахла, вяла у меня на руках. Вся моя латинская кухня была бессильна вернуть ей румянец на щеки и губы. Она явно умирала, но глаза её горели, живые, полные жизни, как будто вся её сила уходила в них. Эпизод с господином в плаще так и остался неразъясненным. Только с тех пор ни одной ночи она не проводила одна: Фред или я – мы чередовались у её постели. Лекарства, которые я давал ей, тоже не помогали… Всё было тщетно. Она продолжала слабеть.
Однажды днем меня позвали к новому покойнику; твой отец был занят с управляющим. Графиня, которая лежала в саду, оставалась под присмотром Катерины. Через два часа я вернулся и заметил страшную перемену к худшему.
– Что случилось? – шепнул я Катерине.
– Ровно ничего, доктор, – ответила она. – Графиня лежит спокойно, так спокойно, что к ней на грудь села какая-то черная невиданная птица. Я хотела её прогнать, но графиня махнула рукой «не трогать». Вот и всё.
Что за птица? Не выдумывает ли Катерина? Я не стал расспрашивать больную, боялся её взволновать.
Прошло три дня. Мы с Фредом сидели на площадке, графиня по обыкновению лежала на кушетке, лицом к деревне. Солнце уже закатилось, но она попросила дать ей ещё немного полежать на свежем воздухе. Вечер был чудный. Мы курили и тихо разговаривали. Вдруг через площадку замка пролетела огромная летучая мышь. Чисто черная, таких я раньше не видел. Вдруг больная приподнялась, протянула руки и с криком: «Ко мне! Ко мне!» – упала на подушки. Мы бросились к ней, но она уже была мертва. Мы были готовы к этому, но когда наступил конец, мы остались как пораженные громом. Первым опомнился граф.
– Надо позвать людей, – сказал он глухо и пошел прочь. Шел, покачиваясь, как под тяжестью.
Я опустился на колени в ногах покойницы. Не знаю, сколько прошло времени, не отдаю себе отчета. Но вот послышались голоса, замелькали огни, и в ту же минуту с груди графини поднялась черная летучая мышь, та самая, что пролетела несколько минут назад. Описав круг над площадкой, она исчезла в темноте.
О вскрытии трупа графини я и не думал. Фрэд никогда бы этого не допустил. Меня как врача удивляло то, что члены её тела, холодные как лёд, оставались достаточно гибкими, будто жизнь ещё не совсем покинула её. Покойницу поставили в капеллу, и я стал свидетелем той странной тишины, которая царила вокруг неё.
Читать над ней явился монах из соседнего монастыря. Мне он сразу не понравился: толстый, с заплывшими глазками и красным носом. Хриплый голос и пунцовый оттенок на его лице сразу выдали его приверженность Бахусу. Он сразу же привлёк внимание своей странной, как бы излишней настойчивостью.
После первой же ночи, когда все, казалось, было спокойно, он потребовал прибавления платы и вина, утверждая, что «покойница неспокойная». Его требования не остались без внимания, и ему были удовлетворены.
На другую ночь мне не спалось. Что-то тяжёлое и неведомое давило на моё сердце, заставляя чувствовать себя как будто в плену какого-то невидимого страха. Я не мог больше