.

страшно, дико вскрикнула и, протягивая руки в соседнюю залу, закричала:

      – Он смотрит, смотрит… это смерть моя! – и упала в обморок на руки отца.

      Все невольно взглянули по указанному ею направлению, и у многих мороз пробежал по коже.

      В соседней комнате, как раз против двери, висел портрет одного из предков нашего рода.

      Высокий сухощавый старик в бархатном колете и в большой шляпе точно живой смотрел из рамы. Тонкие губы сжаты, а злые, с красными белками глаза прямо наводили ужас своей реальностью. Они жили.

      Общество было поражено. Воцарилось молчание.

      К счастью, один из молодых гостей сообразил, в чём дело. Он вскочил и ринулся к большому готическому окну, открыл его с силой. И тут же глаза на портрете потухли.

      Перед нами висел самый обычный портрет – хоть и хорошей работы, но ничем не примечательный. В лучах заходящего солнца блестела и сверкала дорогая золоченая рама.

      Весь эффект произошел оттого, что луч солнца, падая на разноцветное готическое окно, прошел как раз через красную мантию изображенного на нем короля и придал адскую жизнь глазам портрета.

      – Чей это портрет? – спросил один из гостей.

      – Похоже, что это портрет того самого родственника, чье тело недавно привезли из Америки, – ответил доктор.

      – Чтоб он в ад провалился! – сказал Петро, грозя кулаком в сторону портрета. – Ну, чего рты разинули, убирайте все! – крикнул он на лакеев. – Больше сюда не придем!

      Мать, к нашему удивлению, быстро успокоилась, когда ей объяснили, в чём дело.

      Но, несмотря на объяснение, ей всё время казалось, что эти зловещие глаза с красным оттенком следят за ней. Они не показывались в комнатах, но всё чаще и чаще казались в саду: то выглядывали из-за края обрыва, то сверкали между листьями хмеля.

      Когда она рассказала отцу, он засмеялся и сказал:

      – Ох, милая, даже портрет, который тебя напугал, больше в замке не висит. Я его отправил подальше.

      А всё-таки, мать оказалась права: глаза действительно следили за ней, и смотрели с какой-то жадностью… Я сам это видел. Причем не только глаза – между листьями хмеля мелькали нос и губы, и всё это вместе напоминало того самого американского слугу.

      Не сразу я понял, что нужно бежать к стене хмеля, а когда наконец решил это сделать, уже никого там не было. Только на крыльце своей сторожки сидел американец, будто ничего и не случилось.

      Матери становилось хуже. С каждым днём она теряла силы, всё чаще жалуясь на тяжесть на груди, которая не отпускала её по ночам: ни сбросить её, ни закричать она не могла.

      Отец снова взял на себя дежурство у её постели, и ей стало немного легче. Но после нескольких бессонных ночей он решил, что нужно отдохнуть, и передал смену Пепе.

      И в ту ночь всё стало только хуже.

      Утром, когда стали спрашивать Пепу, во сколько начался припадок, она ответила, что не знает, потому что в комнате её не было.

      – Господин граф пришёл, и я не смела остаться, – сказала она.

      – Я пришёл? Ты что, с ума сошла, Пепа? –