на крупном заводе. Люди приходили к ней с проблемами, потому что знали: если кто-то и найдёт решение из безвыходной ситуации, то это именно она.
Её муж, дядя Феликс, был полной противоположностью. Тихий, скромный и преданный, он с восхищением смотрел на жену, словно она была солнцем, вокруг которого вращалась вся его жизнь. Он выполнял любые её поручения с искренним удовольствием, не требуя ничего взамен, кроме её улыбки. Взамен тётя Сильвия одаривала его любовью и заботой, словно он был её третьим ребёнком.
С виду это была счастливая и гармоничная пара, но их жизнь тоже познала горечь утраты. Их единственный сын, гордость и радость семьи, героически погиб на службе, защищая родину. Ему было всего восемнадцать. Тётя Сильвия никогда не говорила о нём. Словно эта боль была слишком великой, чтобы делиться ею с кем-либо. Сын был единственной ее радостью, но позволить себе быть слабой она не могла, считая это непозволительной роскошью. Она носила память о сыне глубоко в сердце, а открывала она его только в церкви, облачившись с ног до головы в черное одеяние, и позволяя нестерпимой боли раскрыться перед Богом. Только там она позволяла своей душе плакать, моля о покое для своего мальчика. Дядя Феликс уважал её молчание, не осмеливаясь нарушить этот обет скорби. Но иногда в его глазах можно было увидеть тень той любви и боли, которую он нёс вместе с женой.
Слушая их разговоры, я невольно задумалась. Как им удавалось жить дальше, таская за собой такой тяжёлый груз прошлого? Как можно продолжать улыбаться, заботиться о других, будто этих ран не существует?
В детстве мне было так тяжело слушать их истории, они были полны трагизма, а когда ты ребенок с мечтательной душой, верящей в счастливый исход любых событий, принять суровую правду жизни оказывается почти невозможно. Тогда мне было легче закрывать глаза, делать вид, что боль не существует.
Но теперь, стоя здесь, я была рада вернуться. Среди этих людей я чувствовала, что могу быть понятой. Их прошлое, их утраты, их горести были для меня как зеркало. Ведь теперь я отчетливо видела и понимала их боль, а они смогут понять мою. Тяжело объяснить везучему человеку, почему ты такой невезучий. Он всегда будет измерять твою трагедию своим мерилом, а это оно неспособно вместить глубину чужой скорби.
– Я правнучка Изабеллы Артуровны, – постаралась остановить их кипучую деятельность я. В их окружении было уютно, тепло, как будто я вернулась домой после долгого путешествия. Но усталость давала о себе знать, и всё, чего я сейчас хотела, – это тёплый душ и долгий сон. – Спасибо за вашу заботу, но мне хотелось бы немного отдохнуть. Давайте в другой раз.
На несколько секунд все замерли. Их любопытство сменилось удивлением, и внезапно меня окружили оживлённые воспоминания соседей о моей прабабушке и моем детстве.
– Элла, это ты что ли? – первая нарушила тишину тётя Анжела, её глаза распахнулись в искреннем изумлении. – Чего же ты молчала? Как же ты выросла! – Она смотрела на меня так, словно перед ней стояла героиня давно забытой истории.
– А