Краддок о квесторе и префекте лично, что представляет собой знаменитый тринадцатый легион, с которым вскоре надлежит соединиться, и какой недоношенный римский олух ведет его вглубь чужой земли без поддержки.
– Кого они собрались наказывать? – кипятился гэлл. – Варваров, что стреляют без промаха из седла, или себя самих за упрямство и глупость?
– Да тише ты! – не выдержав, ткнул его в бок Николай. – Хочешь разбудить Стенолома или еще кого из центурионов? Они же тебе за такие слова… Лучше скажи: ты не чувствуешь, что вокруг творится?
Ощущение смерти, бродившей весь день где-то рядом, теперь лишь усилилось вместе с дыханием близкой грозы. Коротко и бесшумно сверкнула первая молния – будто оскалился хищник в засаде. Странный низовой туман потянулся с речного берега, щебет нечеловеческих голосов заполнил быстрины и плесы.
Внезапный храп Краддока, так и не ответившего на вопрос, раздался в унисон заупокойному хору. Вот вам и хваленое гэлльское чувство магии, а ведь о нем в войсках легенды ходили! Или, может, отпетому шарлатану Николаю Варге с устатку мерещится всякое? Сомнений не стало, как только начали исчезать дозорные. Один из них прямо на глазах обмяк и тяжело рухнул в туман.
Уснули все, оставив лагерь в ночной степи без защиты. Какой-то инстинкт подсказал Николаю – будить нет смысла. И тут же велел непонятно зачем шагнуть в темноту, что вдруг полыхнула в неистовом танце молний. Новый звук – тревожное конское ржание – донесся с холма, обогнав запоздалый гром.
Словно в ответ из тумана метнулись резкие тени. И разбежались в стороны, боясь охватившего вершину сияния. Волки! Они окружали холм неспешной трусцой, и только огонь их дьявольских глаз, который ни с чем не спутаешь, выдавал отчаянный голод. Николаю откуда-то был знаком этот безмолвный, древний, как мир, язык смерти.
– Еще не время, – подумал он вдруг.
– Не время? – едва уловимое разумом эхо сквозь жуткий вой-хохот. – Времени больше нет. И ничего здесь не будет – скоро. Тьма, пустота – вот и все. Поторопись, нужны души многих, иначе не хватит сил вырваться. Убей ту, что до сих пор хранит их! Убей!
Полукольцо волков расступилось, пропустив Николая. Сотня-другая шагов вверх по склону – и вот уже ноздри щекочет запах добычи, из горла едва не рвется звериный рык, а ноги пружинят, готовые бросить в смертоносный прыжок послушное голоду тело.
Собрав воедино жалкие крохи воли, Николай принуждал, заклинал, упрашивал себя оставаться, кем был – человеком. Сработало. Белая, как снег, лошадиная морда доверчиво ткнулась в плечо, обдав тяжелым, горячим дыханием. И Николай сам не понял, как и зачем вдруг очутился верхом. Без седла, держась лишь за спутанную, будто войлок, скользкую от пота гриву, он едва ли мог проскакать долго, хоть за время странствий и стал неплохим наездником.
– Убей! – вновь донеслось из тьмы.
Волки окружили холм, точно зрители – арену Колизея.