комнаты напротив, где были расставлены ломберные столы. Приезжий оркестр ожидал в бальной зале на третьем этаже, а внизу всех встречали местные арфа, виолончель, скрипка и флейта с мелодиями из «Учителя фехтования» де Ковена, и всем приходилось перекрикивать музыку. Громче и пронзительнее других звучал голос старого Джона Минафера: он уже двадцать пять лет как оглох, но себя еще чуть-чуть слышал, и это было ему очень по душе.
– Когда так пахнет цветами, я завсегда думаю о похоронах, – надрывался он в ухо сопровождающей его племяннице, Фанни Минафер, и это сравнение тоже необычайно ему нравилось. Его дребезжащий, но сильный голос заглушал даже оркестр, и все вокруг слышали: – Завсегда о похоронах вспоминаю, когда цветов так много!
А когда толпа оттеснила их с Фанни к белому мраморному камину, он продолжил рассуждения на эту веселую тему, закричав:
– Вот тут как раз гроб стоял, когда Майорову жену хоронили. Свет на нее из того большого окна так хорошо падал. – Он помолчал, печально пощелкав языком. – Кажись, сюда же и Майора положат, как только придет его время.
Джордж был особенно раздосадован, когда из самой гущи толпы раздался похожий на оглушительный скрип лесопилки возглас:
– Фанни, танцы-то, поди, уже начались? Опля! Ну-ка давай наверх, пойдем посмотрим, как девицы каблуками щелкают! Вот будет цирк-то! Э-ге-ге!
Мисс Фанни Минафер, опекающая разудалого ветерана, была огорчена не меньше Джорджа, но, исполняя свой долг, вывела старого Джона из толкотни, пробившись к широкой лестнице, по которой уже поднималась молодежь. И снова всех заглушил трескучий голос:
– Каждый дюйм – цельный черный орех, перила и те из него. В доме резного дерева на шессят тыщ! Как вода! Деньги тут льются, как вода! Всегда лились! Теперь тоже! Как вода! Бог знает, откуда у них такие деньжищи!
Он продолжил подъем средь сияющих юных лиц, белых плеч, драгоценностей и шифона, хрипло лая и кашляя, точно старый пес, плывущий по течению сверкающей реки, тогда как внизу, в гостиной, Джордж начал оправляться от раздражения, в которое его вверг этот пережиток прошлого. Он окончательно пришел в себя при виде темноокой девятнадцатилетней красавицы, наряженной в голубой и черный атлас. Как только эта ослепительная особа выступила из шеренги гостей перед ним, Джордж вновь ощутил себя Эмберсоном.
– Очень хорошо вас помню, даже не сомневайтесь! – обратился он к ней так обходительно, как ни к кому до этого.
Изабель засмеялась, услышав сына:
– Пока не помнишь, Джордж, но запомнишь обязательно! Мисс Морган не из нашего города, поэтому, боюсь, вы встречаетесь впервые. Можешь подняться с ней в бальную залу, думаю, что здесь ты больше не нужен.
– Буду счастлив, – вежливо ответил Джордж и предложил руку – конечно, без особого изящества, но со всем достоинством, будучи вдохновлен отчасти дамой, к которой обращался, отчасти – осознанием, что чествуют сегодня именно его, отчасти – собственной