Чертова места и модус операнди[3].
– Да.
– Почерк тот же. Девочка, поза, растрепанные волосы, выколотые глаза, разрезанный рот, без платья. Не хватает разве цветочков, которые гаденыш любит подкладывать. Как их бишь, вечно забываю.
– Цикорий.
– Вот-вот. Васильки. Тут я вам больше не нужен? Я в морг? Надо же бросить взгляд.
– Конечно.
«Смотрите-ка, мыслит, аж дым из ушей. Даже не слышит, что я говорю. О чем так мозгами скрипеть, исходников-то никаких».
– Автобус вам обратно прислать или сами доберетесь?
– Да, Борис Ефимович, обратно пришлите…
«Командовать у нее получается неважно. Хотя это скорее плюс». И, подумав так, Борис Ефимович пообещал:
– Слушаюсь.
– Я вас на Петровке подожду.
– Муж не заревнует?
– Увы.
«Невыносимая баба», – решил медик и умчался на оперативном автобусе.
Введенская принялась составлять схему, что было непросто. Как верно заметил салага-опер Яковлев, темно. У нее, некурящей, спичек нет, а фонарик впопыхах схватила неподходящий, типа «жучок». Требуется добывать электричество – а чем? Зубами неловко, руки нужны обе. Выходит, зря подчиненных расшугала, даже посветить некому.
Катерина, отмечая ориентиры, думала о том, что душегуб мало того что наглый и хладнокровный, еще и имеет склонность к театрализации. Одинокая лавочка под вековым дубом, Чертов пруд.
Ведь куда проще встретить подходящую жертву у центрального входа в парк, или на площади Трех вокзалов, или вывести с платформы, а он крутится тут. А ведь тут только завсегдатаи ходят, и каждая новая персона – как прыщ на ровном месте, обязательно попадется на глаза.
«Но ведь не попадается, чертов невидимка…»
Введенская, как и все москвичи, очень любила этот парк, где хорошо в любое время дня и ночи. Вот и сейчас меж деревьев стелется прохладный туман, покрикивают сумеречные птахи, шуршат ежи в траве, над головой – зеленый шатер, под которым и прокуренные голоса звучат нежными флейтами.
Когда война кончилась, парк снова открыли, на центральных просеках и аллеях стало многолюдно, а тут снова слонялись парочки. На песочке загорают, собирают цветы, говорят только о хорошем. Держась за руки, смотрят на звезды на мирном небе, бродят в блаженном забытьи среди дерев, в своем личном рае.
И вот стараниями одного негодяя рай этот испоганен.
Может, через год-два на этом же месте более везучий пацаненок решится взять за руку более счастливую девочку, они поцелуются и пойдут жить долго и счастливо. Будут сюда приводить детей, внуков, рассказывать, что на этом месте они встретились, на этой лавочке поцеловались. Понятия никто не будет иметь, что их счастье началось там же, где закончилась чья-то жизнь.
Катерине вспомнилась давнишняя, невесть откуда вычитанная, врезавшаяся в память фраза о том, что голос крови убитого вечно вопиет от земли. Никакая это не фигура речи – вопиет, еще как. Неоднократно сама ощущала, не ухом, конечно, но сердцем. Неслышный, невыносимый крик.
И именно поэтому, не за паек, оклад, бесплатный проезд – литер