принялись выяснять, кто же первый наденет сапоги при помощи любимого инструмента переговоров – кулаков. Сидящий в кусте смородины Ваня никак не мог понять, о какой такой вещи говорили эти двое, пока не сложил два и два. И как только догадался, волоски зашевелились по всему его телу. Вот уж действительно, речь шла не о хлебе.
Ваня легко сложил слова «малер» и «альберт», и получился «мольберт». Тот самый, что стоял в комнате их воспитательницы. Как-то раз Ваня спросил, откуда он у неё. Софья Васильевна не ответила на вопрос. Лишь сказала, что этот мольберт – её единственная связь с прошлым.
Поэтому сейчас, скрываясь от хулиганов, мальчик оказался перед очень сложным выбором. Стучать на них воспитательнице не собирался. Всё-таки этому правилу было много лет, а с Софьей Васильевной Ваня познакомился совсем недавно. С другой стороны, даже за столь короткое время они очень сдружились, и он не хотел допустить подобного. Одно дело, когда Петька с Филатом отбирали хлеб у малышей, но сейчас всё было иначе: речь шла о самом настоящем преступлении, а Ваня оказывался сообщником. И как только мальчик подумал, что хуже быть не может, на него сверху налетел один из хулиганов.
– Это кто у нас тут подслушивает? – спросил Петька, отряхиваясь.
Филат поднял Ваню за шкирку и отволок к дереву. Петька подошёл следом.
– Что же нам с тобой делать? – Филат одной рукой сжимал его за воротник, а на другой поигрывал костяшками. – Ты ей настучишь?
Ваня отрицательно покачал головой.
– Вот и молодец, – его одобрительно пошлёпали по щекам. – А то мы и случай со смолой тебе припомним.
– А если всё-таки передумаешь – мы превратим твою жизнь в ад.
Вдруг Филат наклонился к Ване и прошептал ему в самое ухо:
– И никакая воспитательница тебе не поможет.
Женя
– Евгений Андреич, напомните, пожалуйста, зачем мы вообще в эту великанью пещеру сунулись? – спросил Митрич, крестьянин Жениного отца, за хорошую службу пожалованный сыну в дядьки. – И почему именно таким путём идём, где ползать надо? Это вы у меня, барин, молодой и здоровый, а я ведь уже старик совсем, еле ноги передвигаю.
Митрич спрыгнул с каменного уступа и огляделся по сторонам. Пещера и впрямь была исполинских размеров: потолок, по его прикидкам, находился едва ли не на уровне неба.
– А не ты ли, дружище, не далее как вчера, – возразил ему Женя, спрыгивая следом и смахивая пот, – километров десять с удочками наперевес пробежал ради омуля байкальского? Которого, к слову, так и не поймал.
– Когда ж его поймаешь, когда вы всё время отвлекаете.
– Так ведь потому и отвлекаю, что не клюёт у тебя ничего!
– Так ведь не рыбу на рыбалке ловят.
– А что же? – спросил Женя, который от удивления даже подпрыгнул. Брови его подпрыгнули вместе с ним. – Что же ловят на рыбалке?
– На рыбалке, – невозмутимо продолжал Митрич. – На рыбалке ловят удачу. Которая, к слову сказать, и вчера от нас отвернулась, и сейчас не спешит передом поворачиваться.
– Ты