поднялся носатый. – До видзеня, мужики…
И поплелся к выходу, безуспешно пытаясь стянуть на пузе узкую курточку на молниях и заклепках.
– Закрываться, что ли? – вздохнул Юрик, посмотрев на часы. – Больше никого не будет, погода не в кайф. Налить?
– Достаточно на сегодня, – сказал Толмачев.
– Угощаю, – сказал Юрик, лихо булькая в две рюмки. – Японский виски. Вчера ящик привезли.
– Ну, если японский… – заколебался Толмачев.
Выпить не успели. Дверь с рыком распахнулась, и в бар ввалилась шумная компания – длинноволосые молодые люди, обряженные в тщательно продуманную рвань, девушки в блеклых балахонистых плащах и старичок с тугими яблочными щечками, в безупречной жемчужной тройке. Молодежь еще, видать, только разгуливалась, в полный торчок входила, а старичку уже было море по колено. Он с порога полез ко всем целоваться – с Юриком, с Толмачевым и «голубых» не пропустил.
– Всех! – фальцетом закричал старичок, широко разевая рот с фарфоровыми зубами. – Всех! Пьем за Альбиноса!
– Простите, – наклонился через стойку Юрик. – Закрываемся скоро, Сергей Михайлович. – Так что извольте, ваше степенство, за выпивку заплатить. Чтобы, значит, без прошлых эксцессов.
– Обижаешь, Юрик! – закричал старичок, вытаскивая пачку денег.
Через минуту общество пило, пело и плясало. Шум стоял, как в бане в час пик.
– Что это за кузнечик? – крикнул Толмачев Юрику.
– Сергей Михайлович? Лошадник, герой скачек… Круто гуляет. И всегда норовит насвинячить. Хоть бы скорей упился…
Одна из девушек в балахоне повисла на Толмачеве, в уголок потащила, за отдельный столик. Сказать, что Толмачев сопротивлялся, значило бы сильно погрешить против истины… А когда уселся в уголке, под тусклым розовым фонариком, расхотелось ему веселиться, потому что девушка исчезла, а он оказался в компании двух лбов с крысиными хвостиками на затылках, в шнурованных стеганых жилетах. Чикаго, да и только…
– С вами поговорить хотят, – сказал один из лбов в ухо Толмачеву. – Не желаете с нами пройти?
– Конечно, не желаю, – вздохнул Толмачев. – Но особенного выбора у меня, как понимаю, нет.
– Точно, – сказал лоб. – Нет выбора. Поднимаемся и тихонько линяем. И улыбаемся!
– А расплатиться? – полез в карман Толмачев.
– Дед заплатит, – кивнул на старичка лоб.
Поднялись. Один юноша Толмачева за талию прихватил, совсем по-приятельски, и замурлыкал бессвязно. Выходя на лестницу, Толмачев покосился на шумный и дымный зальчик бара. Алкаши быстро поднимались из-за стола.
Ресторан внизу уже закрыли, мордатый швейцар в гардеробной зевал так, словно хотел проглотить два ряда вешалок.
– Михалыч надолго загудел? – спросил он у Толмачева и кивнул вверх, на дверь бара.
– Наверное, надолго, – сказал Толмачев. – Так что можешь спать спокойно, дружище.
На улице лбы подхватили Толмачева под руки и потащили