и партии не допускала. Сейчас вспоминаю, что во время чаепития Жалыбина говорила, что тов. Сталин не русский, что якобы его жена не умерла, что я слышала, что он свою жену застрелил[32].
Возникло противоречие в показаниях, которое опытные следователи тут же взялись устранить, устроив очную ставку между Авдеевой и присутствовавшей во время чаепития Мишаковой. Но на очной ставке Авдеева, несмотря на совпадение показаний Мишаковой с показаниями Жалыбиной, продолжала твердить свое:
Я утверждаю, что я все, о чем говорила Мишакова, не говорила; все это говорила Жалыбина[33].
Однако для следователей все было ясно. Перехитрить матерых гепеустов у молодой девушки-крестьянки никаких шансов не было. Авдеева была тут же арестована, чуть позже были взяты под стражу Константинова и Катынская.
Двадцать шестого января уже арестованную Авдееву вновь вызвали на допрос. Теперь с ней “работал” начальник 2‐го отделения СПО ГУГБ М. А. Каган, напарник и подчиненный заместителя начальника СПО Г. С. Люшкова. Он быстро зафиксировал в протоколе показания Авдеевой на телефонистку Марию Кочетову. Раньше девушки вместе работали швейцарами в школе ВЦИК, а зимой 1933/34 года – истопницами в здании правительства.
Мария Кочетова к Советской власти относится враждебно. В начале 1934 года, в каком точно месяце, не помню, мы вместе складывали дрова для печей на третьем этаже в доме правительства. Кочетова завела со мной разговор о том, как живет тов. Сталин, сколько у него прислуги и кто их оплачивает. После этого Кочетова мне сказала, что рабочие плохо питаются, а начальство обжирается. Во время этого же разговора Кочетова мне рассказала, что ей известно, что у тов. Сталина было две жены, одна умерла, а другую тов. Сталин застрелил[34].
Таким образом выяснилось, что источником вражеских разговоров на самом деле является 20‐летняя телефонистка Кочетова. Ставший уже легендарным, разговор за чаепитием заиграл новыми красками:
Осенью 1934 г. я пила чай в маленькой комнате на 1‐м этаже в [кремлевском] доме правительства с уборщицами Жалыбиной и Мишаковой. В разговоре с ними я им рассказала то, что слышала от Кочетовой о тов. Сталине, но не сказала, что мне об этом говорила Кочетова. В этом разговоре и я, и Жалыбина говорили, что рабочих кормят хуже, чем начальство. Мишакова с этим тоже соглашалась. Кроме того, Жалыбина мне сказала, что она тоже слышала, что тов. Сталин застрелил свою жену[35].
Но утянуть за собой Жалыбину и Мишакову Авдеевой не удалось. Следователь только спросил, почему же Авдеева все отрицала на предыдущих допросах и очной ставке, и получил ответ:
Я боялась рассказать, потому что опасалась строгого наказания. Сейчас я решила, что надо рассказать всю правду, ничего не утаивая[36].
Следователь Каган был, наверное, преисполнен гордости – ведь нить серьезнейшего дела начала было разматываться. За Кочетову сразу же взялись, но чекистам пришлось столкнуться с неожиданным