как и наше собственное суждение.
Талия выпрямилась, отвечая на улыбку, затаившуюся в его темных глазах. Прежде она не очень задумывалась об этом, но он был совершенно прав. Это не то же самое, что заговорить с неизвестным человеком на улице.
– Талия Обри, – сказала она, протягивая руку в перчатке.
– Джеймс Дарби, – ответил он, крепко пожимая ее. Не слишком сильно, но и не слишком вяло. Что-то вспыхнуло в Талии от его прикосновения.
– Вы из Лондона, мистер Дарби?
– Я родился во Флоренции, но получил образование здесь, в Англии, у дяди, который стал моим опекуном после смерти отца, в поместье в Сассексе. Так что я не лондонец, хотя к настоящему моменту неплохо знаком с этим городом. А вы? Я бы предположил, что вы не из Лондона, иначе сразу бы поняли, что в моем акценте нет истинно-лондонского звучания.
– Я из Оксфордшира, – призналась она. – Значит, вы изучаете акценты, мистер Дарби?
– Ах, это мой старый конек! На самом деле, мисс Обри, я изучаю практически все и делаю это со времен учебы в Оксфорде. Языки, нравы, натурфилософию. Мой дядя предпочел бы, чтобы я посвятил себя одному курсу, но не считаю возможным ограничивать себя, когда мир так увлекателен.
– Каким скучным казался бы мир, останови мы свой выбор на одной ветви идей! Я обнаружила, что очень часто идеи подпитывают друг друга: изучение природы могло бы вдохновить поэта, а слова поэта – вдохновить философа.
Мистер Дарби улыбнулся ей сверху вниз.
– Вы здесь в хорошей компании. Многие из нас предпочитают дебаты танцам, поэзию – позерству. Вы читали последнее стихотворение Перси Шелли «Гимн интеллектуальной красоте»? Оно вышло лишь в январе этого года.
Талия покачала головой.
Она, конечно, знала о Перси Шелли – он изрядно шокировал светское общество, когда сбежал в Европу с дочерью Мэри Уолстонкрафт, Мэри Годвин. Но она не была знакома с его творчеством, так как папа не выписывал литературных журналов.
– Великолепные стихи, – сказал мистер Дарби. – Думаю, вам бы понравились. Шелли утверждает, что красота придает смысл безбожному миру.
Один лишь свет, туманом скрывший горы,
Иль музыка ночного ветерка,
Звенящего, как струны инструмента,
Иль лунный блеск на глади ручейка
Привносит правду в жизни тяжкий сон.
Когда мистер Дарби закончил цитировать, Талия молчала. У него был хороший голос для поэзии: низкий и чистый, и образы, рождавшиеся в стихотворных строках, тронули ее сердце. Но, как дочь викария, она не могла полностью согласиться.
– Вы верите в это? – спросила она. – Несомненно, наш мир достаточно велик, чтобы вместить в себя истины, отличные от божьих. – Их беседа приближалась к ереси, и Талия находила ее более волнующей, чем следовало бы. Но принять идею или возможность – не то же самое, что принять веру, сказала она себе, и, кроме того, она наслаждалась вечером.
– Талия, – позвал Адам, наконец вернувшись