забаве – биться стенку на стенку», – с улыбкой припомнил князь слова матушки.
– Начали! – скомандовал кто-то.
Противник согнул руки в локтях и двинулся на князя. «Видать, и ему посоветовал кто-то прикрывать кулаками голову, – подумал юноша. – Да напрасно все, не поможет. Чего уж теперь церемониться? Решу одним ударом».
Князь размахнулся и двинул сопернику в ухо.
Он был уверен, что свалит противника. Но тот как карась поднырнул под руку Кирилла Карловича. Не пойми откуда князь получил удар под ложечку. Он охнул от боли, едва не задохнувшись, в голове помутилось. Еще один удар едва не своротил скулу юноше. Он покачнулся, перед глазами поплыли круги. Сквозь пелену блестели осклабленные от радости рожи. Счастливая физиономия обидчика то удалялась, то наплывала. Кирилл Карлович различил в толпе нового товарища и подивился выражению его лица. Тот, казалось, был доволен уроком.
Петюня любил заниматься в одиночестве. Обстоятельства способствовали его прихоти. В русской церкви на Грейт-Портленд Стрит прихожан было немного. Петюня проводил поздние вечерние часы под невысокими сводами.
Лики с икон смотрели на него одного и смущали чрезмерной суровостью, словно серчали на то, что учеба подвигалась медленно.
Он ставил три свечи – Христу-спасителю, Божьей матери и Николаю Угоднику. Плоские лики святых становились мягче, и Петюня углублялся в книги.
Дядя Густав говорил, что однажды двери самых богатых дворцов распахнутся перед ним, а его братья и сестры обретут свободу, благодаря его учености. Так хотелось верить в эти пророчества.
Петюня все силы отдавал учебе. Однако одна докука отвлекала от занятий. Хотелось, чтобы его насущный хлеб стал послаще и посытнее. Помощи от дяди Густава хватало на то, чтобы не околеть с голода. И на том, конечно же, безмерное спасибо. Да только сомневался Петюня, что протянет до профессорской кафедры в Оксфорде или Кембридже, как пророчил дядя Густав.
Он думал наняться на работу к кому-нибудь из русских. Дядя Густав эту идею не поддерживал. Опасался, что на занятия времени не останется. Но тут дядя Густав был не прав. Была у русских хорошая пословица, правда, неправильная: сытый голодного не разумеет. Очень она нравилась Петюне. Хотя он считал, что все наоборот: голодный сытого не разумеет. Голодный вообще ничего не разумеет. Потому, как, если бы разумел, так не сидел бы голодным.
Петюня знал наверняка: на сытый желудок учеба пойдет быстрей.
Русских в Лондоне было много. Но удобный случай никак не подворачивался. Он и к настоятелю церкви обращался. Тот, кстати, тоже помогал Петюне. И все время наставлял богу молиться. Господь, говорил, услышит твою молитву и все у тебя сложится.
Петюня отодвинул в сторону «Историю Российскую, описанную покойным тайным советником и астраханским губернатором Василием Никитичем Татищевым» и зашевелил губами, а затем и перекрестился.
Он прочитал молитву дважды, собрался и в третий раз, но помешали.
Послышался