Об Агнешках он умолчал. Только мысленно улыбнулся, вспомнив девчушек, и перешел к знакомству с мусье Ролэном.
Лица слушателей стали особенно серьезными. А старик Лизакевич сделался совершенно озабоченным. Князь Кирилл Карлович не понимал, чем вызвана перемена в настроении сотрудников миссии.
Он взглянул на Семена Романовича. По лицу того пробежала тень. Но взглядом он показал юноше, чтобы продолжал.
Князь решил сократить рассказ, чтобы не утомить слушателей.
– В Грейт-Ярмуте меня встретил господин Чернецкий. А мою спутницу поджидал пан Зиборский. На постоялом дворе к нам присоединился граф де Ла-Ротьер, и мы втроем добрались до Лондона, – завершил он повествование.
Юный князь умолк, полагая, что о путешествии по самому Лондону уже отчитался перед министром и теперь вправе опустить неприглядные детали.
Василий Григорьевич Лизакевич откашлялся и спросил:
– Позвольте полюбопытствовать, князь, не показалось ли вам странным, что вашу спутницу встречал поляк?
– Хех! Разумеется! – воскликнул Кирилл Карлович и еще раз выдал: – Хех!
Хеканьем он показал старику Лизакевичу, что, конечно же, отметил эту странность, а не упомянул исключительно потому, что пощадил утомленных слушателей.
– Да и с барышней штука вышла, – сообщил Кирилл Карлович. – Оказалась она не француженкой, а полькой. Амалия Ласоцкая, вот ее подлинное имя.
– Амалия Ласоцкая, – кивнул Василий Григорьевич. – Племянница Изабеллы Огиньской, в девичестве – Ласоцкой.
– Огиньской? – удивился князь Карачев.
В груди разлился отвратительный холодок. А старик Лизакевич подтвердил худшие опасения.
– Ваш мусье Пьер Ролэн и его супруга Флоранс Ролэн суть ни кто иные, как Михал и Изабелла Огиньские, – сказал Василий Григорьевич. – В этом нет никаких сомнений. Нанявшись к вам в услужение, они беспрепятственно добрались до Гамбурга…
Кирилл Карлович побледнел. Дружеская симпатия и сочувствие к мусье Ролэну обернулись жгучим стыдом. Выходило, ловкий пройдоха воспользовался глупостью юнца. Проклятый месье Пьер! Притворялся французским дворянином. А на поверку, не бежал от революции, а хотел устроить революцию! Он злодей, якобинец!
Андрей Васильевич Назаревский покачал головой и, глядя на юношу, вымолвил:
– Что за ракалия, этот Огиньский!
– Михал Клеофас Огиньский, – произнес Воронцов. – Некоторое время он служил польским посланником здесь, в Лондоне. Потом вернулся на родину и стал великим подскарбием Великого княжества Литовского. В его руках финансовые связи…
Министр говорил для юноши. Остальные не нуждались в разъяснениях, кто такой Михал Клеофас Огиньский. Кирилл Карлович пошел красно-белыми пятнами. Он тоже знал, кто такой пан Огиньский. Разъяснения министра звучали как обвинение. А еще этот Назаревский! Андрей Васильевич так смотрел на юношу, будто хотел сказать,