но устоял на ногах.
Друзья Баялы засмеялись, ожидая, что сейчас начнется драка. Они уже видели, как младший брат, униженный и побежденный, будет молить о пощаде.
Но реакция Жылкыайдара удивила всех. Вместо того чтобы ответить силой или отступить в страхе, он выпрямился и спокойно посмотрел Баялы прямо в глаза. В его взгляде не было ни страха, ни гнева – только спокойная уверенность и что-то еще, что-то глубокое и мудрое, что не соответствовало его юному возрасту.
"Баялы-ага," – начал Жылкыайдар, его голос был тих, но твёрд, словно покрытая травой степь, скрывающая под собой твёрдую почву. "Ты сильнее меня, это правда. Но сила не делает человека лучше. Истинное величие – в доброте и мудрости."
Эти слова, произнесенные с такой убежденностью и спокойствием, словно громом поразили Баялы. Он ожидал страха, гнева, возможно, даже слез, но не этого. Не этой спокойной мудрости, которая, казалось, исходила от каждого слова Жылкыайдара.
Баялы замолчал, его рука, готовая нанести еще один удар, бессильно опустилась. Он впервые посмотрел на своего младшего брата другими глазами. В глазах Жылкыайдара он увидел не испуганного мальчишку, а молодого мужчину, обладающего внутренней силой и мудростью, которые казались невероятными для его лет. Момент растянулся, словно вечность. Степной ветер шелестел в траве, где-то вдалеке ржала лошадь, но здесь, между братьями, царила тишина.
Такое противостояние между братьями было чуждо законам и обычаям их народа. С древних времён кыргызы почитали родственные узы священными, а вражда между братьями считалась одним из самых страшных грехов. Но гордыня и зависть порой находят лазейку даже в самые крепкие семьи, как ядовитая трава пробивается сквозь твёрдый камень.
Бирназар бию всевышний даровал двенадцать сыновей – шестерых "в тоне" и шестерых "без тона". Но для сердца Бирназара и его мудрой жены Шаарбы все дети были равны, как равны звезды на ночном небе – каждая светит своим светом, но все они одинаково дороги небесам.
Люди судачили о том, что дети "в тоне" – те, кто родился в околоплодном мешке, должны быть ближе к сердцу родителей, чем те, кто родился "без тона". Но Бирназар бий гневался, слыша такие речи. Его справедливость была подобна солнцу, что одинаково светит и богатым, и бедным, и знатным, и простым.
Но был среди его сыновей Баялы, шестой сын "в тоне", чье сердце отравила гордыня, как ядовитая трава отравляет чистый родник. В свои двадцать три года он позволил себе то, что не прощается даже чужим людям – не то что родному сыну. Когда старый бий лежал больной на своем ложе, Баялы пришел к нему с дерзкими словами:
"Отец, тебе осталось только умереть, твой путь к закату уже близок. У тебя шесть сыновей от твоей крови и шесть приемных рабов. При жизни раздели их между нами, выдели каждому по одному. Мне достаточно будет твоего Жылкыайдара в рабы."
Эти слова были подобны ножу, вонзенному в сердце старого бия. Он приподнялся на своем ложе, и его глаза, обычно добрые и мудрые, вспыхнули гневом:
"Если