снег, заставил другого табунщика поймать священного жеребца. Старик плакал, умоляя не трогать "Косолапого гнедого", но Баялы был глух к мольбам, как высохший солончак глух к каплям дождя.
На склоне горы, где тени от облаков бежали по траве подобно невидимым всадникам, свершилось то, что противно самой природе – "Косолапый гнедой" был зарезан. Его кровь впиталась в землю, и старики говорили потом, что в этот момент само небо потемнело от горя. Баялы, словно насмехаясь над древними обычаями, раздал немного мяса беднякам, а остальное велел бросить собакам – так надругавшись не только над священным конём, но и над памятью предков.
Жылкыайдар, узнав об этом, чувствовал такую вину перед прикованным к постели отцом, словно сам занёс нож над "Косолапым гнедым". Долгие дни он не мог смотреть в глаза Бирназар бию, хотя старый бий и не винил его – ведь в его табунах паслись тысячи коней. Но "Косолапый гнедой" был особенным – живым воплощением той древней связи между человеком и конём, что существует с начала времён.
А Баялы недолго торжествовал свою чёрную победу. Вскоре Баялы, не болея и не страдая, ушел в мир иной, откашляв кровью – как и предрекал отец. Похоронили его одиноко, поставив каменное надгробие – немой памятник тому, как страшно родительское проклятие для тех, кто осмеливается нарушить священный закон равенства всех детей перед отцовской и материнской любовью.
А народ навсегда запомнил урок Бирназар бия и его жены Шаарбы – нет для истинных родителей разницы между детьми "в тоне" и "без тона", как нет разницы между лучами одного солнца. Все они равны перед лицом родительской любви, и горе тому, кто посмеет это оспорить.
Люди ещё долго судачили о том, что это кровь "Косолапого гнедого" настигла Баялы, что нельзя безнаказанно поднимать руку на то, что свято для народа. А табунщики с тех пор, проезжая мимо того места на склоне горы, где пролилась кровь священного коня, всегда придерживали поводья и творили молитву, прося прощения у духов предков за грех, совершённый человеком.
Годы летели в горах быстрее горных орлов, паривших над снежными вершинами Ала-Тоо. Время неслось вперёд, как табун диких лошадей по бескрайним степям, не разбирая дороги, не зная усталости. Весны сменялись знойным летом – и тогда горные склоны покрывались сочными травами, воздух наполнялся ароматом цветущего разнотравья, а в долинах раздавался звон кос и песни косарей. Осень приходила в горы, окрашивая склоны в нежный багрянец, принося с собой прохладные ветры и крики улетающих птиц. А потом наступала очередь суровой зимы, когда снега укутывали землю белым саваном, а волчий вой по ночам напоминал о том, как неласкова может быть природа к своим детям.
И снова всё начиналось сначала, как извечный круговорот жизни в этих древних горах. Подобно тому, как молодой тополь у горной реки с каждым годом тянется всё выше к небу, набирая силу и крепость, так и Жылкыайдар менялся с каждым новым циклом времён года.
Юноша вытянулся, подобно молодому тополю, что растёт у быстрой горной реки, каждый день впитывая силу