матерью. Помню, один раз он пропал на два дня и за то время расстрелял столько дичи, что потребовалось два пикапа, чтобы вывести все из леса, не говоря уже о том, что сарай тоже был набит битком, и пришлось воспользоваться подвалом нашего дома. Прошло несколько недель, пока вонь пропала…
Прикол в том, что, несмотря на все это, я гордился отцом. Во-первых, потому что был глупым ребенком, во-вторых, потому что считал его работу редким талантом, а его – особенным, ну и в-третьих – ему было на меня наплевать. Не стоит так удивляться, Вэл, все это чистая правда, которая играла огромную роль в моей детской привязанности. Когда я не получал внимания от папаши, брал это на свой счет. Мне казалось, что он не общается со мной из-за моего поведения, из-за того, что я не поддерживаю его и не показываю интереса к его работе. На самом деле интерес у меня был, но мать нагружала меня уроками и лекциями о том, что я еще слишком мал, чтобы взять в руки ружье. Знаешь, она была прекрасной женщиной. Сильная, волевая, умная и одновременно нежная. У нее были ярко-синие и очень выразительные глаза: все, что она чувствовала, сразу печаталось на ее лице. Она никогда не могла скрывать своих эмоций, потому я каждый день видел в ее глазах боль и тоску.
Мать никогда не жаловалась, но через некоторое время, когда мне уже стукнуло пятнадцать, я начал понимать, что она несчастна. У нее не было друзей, по крайней мере настоящих. К нам иногда приходили жены рабочих отца, пытались подружиться и прочее, но разница между ними была слишком велика. Мама имела два высших образования и с восемнадцати лет жила сама по себе, независимо от родителей. Ей всегда нравились интеллектуальные и эрудированные люди, с кем можно было поговорить о литературе, кинематографии и другом искусстве. Жены рабочих отца были славными женщинами, но окончившими лишь школу или в лучшем случае местный универ. Звучит высокомерно, но я никогда не смотрел на них сверху вниз, как и моя мать. Разница в образовании и эрудиции частенько мешает людям общаться, а она, будучи человеком принципиальным, не могла притворяться, имитируя фальшивый интерес или улыбку. Когда мы шли в гости к женам рабочих, мама появлялась посередине моего бурного веселья с детьми и говорила, что нам нужно уходить. Я, конечно, умолял ее остаться подольше, но она всегда торопила меня, говоря, что дорога долгая, и нам нужно домой до темноты. Не помню ни одного случая, чтобы я смог пообщаться со сверстниками столько, сколько хочу, а детское осуждение никогда не давало понять ту скуку и тоску, что она испытывала.
Что касается скуки: в школе ее не было. Я учился в одном классе с сыном Брэда, даже не помню, как его звали, и очень хорошо с ним ладил, но тот засранец был огромным бугаем, который постоянно ввязывался в драки и хулиганил. А еще редким мудаком: лапал девчонок, устраивал жестокие розыгрыши и прочее. Я как бы был его корешем, потому все ненавидели меня так же, как и его, а я, в свою очередь, не мог на него повлиять, поскольку просто-напросто боялся. Помню, мне было четырнадцать, когда он заставил меня выкурить косяк. Он ловил кайф, когда заставлял