Радон сглотнул, задрал подбородок, опустил руки вдоль тела, наклонил голову. Медленно сложил пальцы в кулаки. Кидар заметил – засмеялся мерзким смехом, похожим на индюшиное кряхтение.
– Ой, да брось, Радончик. Ну, жалко, что ли? Мне-то что, девка и девка, подумаешь, но другие что скажут? Я-то помолчу, но ты мне повод молчать дай, ловишь, ага?
На стенах плясали тусклые тени. В храме было тихо – только едва слышный треск свечей, не догоревших с заката. Мощная фигура Ташш возвышалась прямо за спиной у Радки и не могла помочь ничем.
Кидара, конечно, казнят за домогательства, ещё и в храме. Да и за что угодно казнят, если только Радка скажет Адо. Не просто казнят – на кусочки разнимут и скормят птицам.
Только ей-то сейчас что с того?
– Ну, не дури давай, – увещевал Кидар. Радка попятилась, и ещё, и ещё, пока не уперлась спиной в подножие постамента Ташш. Кидар прижался следом, но тут же получил коленом и отлетел с шипением.
Только метнуться прочь Радка не успела – предплечье обожгла боль от яростной коршуньей хватки. Полетела на пол шапка, лопнула резинка, разметались по спине светлые волосы. Кидар встряхнул её, наконец облапил грудь, толкнул к стене.
Радка застыла. С губ чуть не сорвалось нелепое «Адо», но она вовремя заткнулась. Нет. Не поможет. В груди горело, в животе рождалась и поднималась к горлу тошнота. Кидар уже запустил холодные пальцы под рубашку, шарил там, тяжело дыша и то и дело посмеиваясь, как слабоумный.
Тогда Радка вспомнила о птицах.
И о бешеных собаках.
Ещё ей снился как-то мёртвый город с гниющими, изъеденными язвами телами.
Ещё – целое море насекомых, огромный жужжащий шар, готовый лопнуть над городом.
Ещё…
Рука Кидара, вспотевшая, отвратительная рука, попыталась скользнуть ниже – и тогда что-то произошло.
Стая птиц атаковала. Собаки кинулись с лаем. Мёртвый город застонал. Кокон, полный стрекота, лопнул.
Кидар упал замертво, распахнув в удивлении глупые пустые глаза.
8
Тиль
Он падал снова и снова, как дурацкая игрушка-валяшка. У мелкого такая была – заяц из светлого дерева с нелепыми глазёнками в полморды, толкнёшь пальцем – стукнется лбом об пол да отскочит, толкнёшь снова – и опять, и качается, и глядит на тебя, дуралей. В городских лавках такие стоили целое состояние, точно мастера их не руками ваяли в своих тихоньких мастерских, а вынимали из пожарища, стоя на голове и ежесекундно рискуя там помереть. Зато в деревне раздобыть эту ерундовину было проще простого – несколько медяков, вложенных в руку слепого старика Груна, помочь ему пару раз воды натаскать, каши сварить, дров наготовить – и он тебе не только зайца выточит, а хоть самого короля.
А смешно было бы.
Тиль засмеялся, вжимаясь лбом в холодную, с торчащими кусками увядшей травы землю. Король-валяшка, вы подумайте. Тык – и мордой в пол, тык – и опять, и опять. Грун бы его сделал, как надо, с этими его глазами вечно сощуренными, с этим изгибом рта. Король, интересно, и спит вот с этой физиономией – «я вас всех презираю»?
– Это