Кремлю, как будто с манифестацией, с безмолвным прошением, и что тебе раздвижение домов, что тебе трещины на асфальте, которых не было и нет, плитка перекладывалась каждый год, и у основания стены Белого города на пересечении Покровки с бульваром стали в том году собираться школьники и прозвали это место Ямой, так мы и жили неподалеку от Горки, Ямы и Лужи – Чистопрудного пруда – и дворник вышел из подсобки и стал шкрябать любовно асфальт, как будто это было тело его любимой, оставленной за три с половиной тысячи километров отсюда, и ты сказала: мне жаль этих людей, – мне тоже, – ответил я, – а знаешь, я хотела бы взять этого дворника и перенести в рассказ, не только его, но и тебя! – меня? – я буду смотреться там некстати – почему? – кто поверит в то, что человек, уставший от своей жизни, решил вдруг поменять ее и пришел на курсы по современному искусству только потому, что ненавидел его, а потом в первую же лекцию повстречал девушку, которая повела его в свой любимый двор на Сретенке, и, забравшись на недействующую пожарную лестницу, они вдвоем смотрят на осенний город и говорят о том, как один из них отказывается, чтобы его с потрохами переписали в рассказ, – боишься, значит? – боюсь, боюсь, что меня не станет, а черты, перенесенные тобой, будут жить не вечно, конечно, но одно-два поколения, не обесценивает ли это мою жизнь, раз я не могу ее описать так, чтобы она жила в глазах других? – и рвало, и бесилось, и пенилось, и по всему дому были раскиданы игрушки кота: мышь красная с порванным ухом, мышь черная бесхвостая, мышь серая бесхвостая с вырванным бисером носа, мышь серая новая, мышь серая просто бесхвостая, дразнилка в виде мехового осьминога на палке, перо на пластмассовом стеке, мышь черно-белая в пылевом шаре под шкафом напротив двери в ванную, в нем шестнадцать секций, и почти все они заставлены твоею обувью, лишь одна освобождена, в ней и любил проводить время Яс, третья от пола, так мы и прозвали ее жилой ячейкой для кота – жилой марсельской единицей – и, теряя его из виду, мы звали его что есть сил, но почти всегда он оказывался в этой ячейке и удивленно таращил на нас глаза, полностью он в нее не входил, изредка лежал в ней для застолбления пространства, и перед ним покоилась замученная насмерть мышь, сделанная из кожзаменителя, искусственного меха и клея, и, когда я чистил ламинат пылесосом, я ворошил эти игрушки и складывал их на твое кресло, а он лениво, но без оглядки бежал в спальню, таился среди коробок с обувью и без обуви под кроватью, средняя стойка которой давно была надломлена, и по-хорошему я был должен что-то делать, но я не делал, потому что после того, что стало с нашим сыном – ты опять о нем? ты разрушитель по природе своей – но я ведь старался – ради себя? все это куплено разве на твои деньги? с чего ты вообще взял? а даже если и обеспечиваешь? велика заслуга – кота? – не дури меня, и если ты еще раз вспомнишь о сыне, то я тебе, я тебе въебу… и мы стояли над озером в лесу, который нашли случайно в Подмосковье, взглянув через спутник на землю, ты ткнула пальцем в экран и сказала: грибы будут
