Повстречав Майлза, Венди подумала: вот, нашла себе пару на всю жизнь, судьбу свою. Потому что не только матери такое везенье.
На глаза навернулись слезы, грудь сдавило. Вообще-то хозяйке не следовало уходить, раз гости остаются, но Венди знала: задержись она – и дело точно закончится сексом. Пальто ее висело в гардеробе. Плевать. Скорее на улицу. На воздух.
Говорят, чтобы горе переварить, обычно нужен год. Потом все мало-мальски устаканивается. Есть и другое мнение: через год как раз и начинаешь съезжать с катушек. Венди считала себя обитательницей лагеря таких вот – съезжающих. Майлз умер еще в две тысячи четырнадцатом году – а она по сей день страшится убрать его вещи с прикроватного столика, покупает продукты, которые он любил, сама же их и в рот не берет. Она вообще ведет дом в точности как при Майлзе, в точности как если бы до сих пор являлась партнером в супружеском союзе. Потому что отвыкнуть – нереально. Венди пыталась. Нашла новое жилье – квартиру в кондоминиуме в Ривер-Норт. Однако оформила она эту квартиру в стиле их с Майлзом гайд-парковского дома. И мебель туда перевезла, предварительно зачехлив и обмотав скотчем. Так грузчики и таскали шкафы и комоды – вместе со всем их содержимым. С его вещами.
Если кому-то одного года достаточно, чтобы оклематься, то, наверно, есть и подобные Венди персонажи – которые и после двух лет вдовства будто поездом раздавлены.
Весеннее оттаивание почвы символично совпало с этим новым состоянием – умиротворенностью. Такого у Мэрилин давно уже не было. Да что там «давно» – никогда, разве только в материнском чреве, да и то вряд ли, учитывая любовь матери к джину марки «Танкерей», учитывая общую нестабильность, расхлябанность даже, пятидесятых годов. Их – мать, джин и пятидесятые – Мэрилин винила по очереди, под настроение. Ничего. Теперешняя жизнь хороша. Во всяком случае, лично для Мэрилин. Магазин хозтоваров приносит доходы; многолетний хронический недосып позади; мышцам ног возвращена почти что прежняя упругость, ведь на работу Мэрилин ездит на велосипеде; анютины глазки – густо-киноварные, буйные – пламенеют на крыльце, во встроенных ящиках.
Если бы не семейные узы, она, Мэрилин Коннолли, высоко поднялась бы. Надежды подавала, да еще какие. А теперь она кто? Хозяйка магазина; член общества завязавших курильщиков с почти пятнадцатилетним стажем; довольно нерадивая прихожанка; владелица самых роскошных розовых кустов на Фэйр-Окс. Уж не личностный ли это расцвет? Впрочем, Мэрилин подозревала, что жене и матери четырех дочерей личностные расцветы, даже и припозднившиеся, заказаны. Разве только на минутку-другую расцветешь наедине с собой, пока рутина не отвлекла. А что до полетов… Взять человеческую фигуру в полный рост, надутую гелием, закрепленную возле риджлендской автозаправки: дергаться – дергается, в небо стремится, да веревки-пуповины не пускают воспарить. С этой-то фигурой Мэрилин себя и ассоциировала. Только расслабишься – либо сотовый в кармане зажужжит («Мама, послушай!»), либо стук в окно раздастся («Дорогая, не помнишь, случайно, где у нас грабли?»).
Мэрилин загнала велосипед в гараж и принялась ощипывать сухие листья на