взревел сын. – Это, блять, не комплексы, а констатация факта! Посмотри на меня! Я – мужчина в расцвете сил! Я – гора мышц, вулкан страстей, железный елдак! А ты… Ты меня игнорируешь!
– Игнорирую? – Мария Петровна усмехнулась. – Я тебя кормлю, нахуй, одеваю, выслушиваю твои бредни… Чем же еще я должна заниматься, по-твоему? Ползать у твоих ног и сосать твою маленький хер, который, между нами, вовсе не железный?
– Дело не в этом! – Герман взволнованно зашагал по комнате, тяжело ступая. – Дело во внимании! Во влечении! Ты – женщина! Я – мужчина! Неужели это так сложно понять?
Мария Петровна вздохнула. Подобные сцены повторялись с вариациями уже несколько лет. С тех пор, как умер её муж, сын, словно переспелый и даже гнилой плод, начал источать какую-то болезненную, удушливую энергию. Она, конечно, понимала его потребность во внимании, в признании его мужественности, но превращать её в объект сексуальных фантазий… это, нахуй, уже слишком!..
– Послушай, – сказала она, стараясь говорить мягко, – я люблю тебя. Но я люблю тебя как сына. Я тебе не подруга, не блядь, не любовница… Я твоя мать, ёб твою мать! И эта роль меня вполне устраивает.
Герман остановился, поражённый. Он уставился на родительницу расширенными глазами.
– Мать… – прошептал он. – Ты… Что ты такое говоришь? Ты…
Внезапно он замолчал, схватившись за голову. Его лицо исказилось гримасой боли.
– Опять?.. – испуганно спросила Мария Петровна, подбегая к нему.
– Голова… – прохрипел он, падая на колени.
Мария Петровна бросилась к холодильнику. Она знала, что у сына бывают мигрени, но такой сильный приступ она видела впервые.
– Давай, выпей это!
Сын проглотил полстакана водки, посмотрел на родительницу мутным бессмысленным взглядом, тяжело дыша.
– Мать… – снова прошептал он, уже тише. – Мне… Мне так плохо… поебаться бы…
Мария Петровна обняла его, прижав к себе. Она чувствовала, как его тело дрожит.
– Всё будет хорошо, не пизди, – прошептала она, гладя его по голове. – Все пройдёт. Голова не жопа, поболит и перестанет.
Сын закрыл глаза и обмяк в ее руках. Мария Петровна осторожно помогла ему встать и повела в спальню. Уложила на диван и накрыла пледом. Выйдя из комнаты, снова подошла к окну. Свет, льющийся сквозь кружево, теперь казался ей тусклым и холодным. Она вздохнула. Что же делать? Как остановить этот безумный круговорот взаимного непонимания? Как вернуть сына к нормальной жизни, оставаясь при этом его матерью, ёбаный в рот? Мария Петровна снова взяла стакан – надо немедленно ёбнуть! Внезапно её взгляд зацепился за отражение в зеркале, висевшем на стене. Там, за её спиной, в коридоре, стоял Герман. И смотрел на неё. Но это был не тот сын, которого она только что уложила. В его глазах не было боли, не было муки. В них светился какой-то холодный, расчетливый огонь. И… Что это у него в руках? Нож? И вставший хуй между ног?
Мария Петровна резко обернулась. В полумраке коридора стоял Герман. И ей показалось, что