в том, что мудрофилософ в те благословенные времена черпал вдохновение в ближайших к нему пейзажах и натюрмортах. Однако, разглядывая на своем огороде окончательную Реальность, он всегда упирался в одну и ту же проблему восприятия: в Дао, как и на пустынном пустыре, не на чем остановить свой мудрый взгляд. Глядишь внутрь Великой Формы (大да 象сян), а там ее, что кот наплакал – не хватает даже для того, чтобы сосредоточенно об нее сосредоточиться (гл.35). Что до неистребимой полыни, то, скорее всего, Лао-цзы с помощью иероглифа «蕭сяо» хотел донести до сонного человечества благую весть именно о том, что дикорастущий сорняк в вопросах жизнестойкости всегда превалирует над нежными цветочками и окультуренными овощами. Как-то вышел потру Совершенномудрый на свои огуречные плантации. Глядь, а сорняка на них снова пруд пруди. Призадумался он, стал думу великую думать: по какой такой неясной причине благородные овощи требуют постоянной заботы и внимания, а полынь цветет и пахнет без всякого его совершенномудрого участия? Да не просто пахнет, а еще и размножается без спросу и удержу. Вот и молчаливое Дао, презирая всякую культивацию, цветет и пахнет в дикорастущем режиме не хуже полыни у забора. Великой Пустоте и пост с молитвой нипочем, и нудная медитация, и коррекция поведения в «правильном» направлении. От нее не убежать в хитрые оффшоры и ее не испугать палкой-копалкой. Короче, как говорят мокрые матросы, спасайся, кто может!
К прискорбию, вставить полынь с восклицательным знаком в русскоязычный перевод заманчиво, но небезопасно. Этот философский сорняк обязательно потянет за собой необходимость долгих повизгиваний, разъясняющих его там присутствие. Отсебятина на страницах хранимого всеми богами «Дао Дэ цзин» кармически наказуема. Поэтому мы, с Великим Пекинесом, смело убоявшись, предпочтем ограничиться традиционной пустотой и ее молчаливым безмолвием. Причем, нам почему-то настойчиво мерещится, что древнекитайская «пустота» и древнебуддийская «шунья» – это не совсем близнецы-братья. Как говорит вислоухий кролик Пи-Пу, все рыжие морковки хоть и морковки, но двух одинаковых не сыскать и с китайским фонариком.
(4). (5). (6). (7). (8). (9). В первых строчках главы Дао кажется Совершенномудрому чем-то бесформенным и неухоженно-беспорядоченным, но при этом максимально совершенным и со всех сторон завершенным, к чему ничего нельзя добавить и никуда нельзя отнять. Так строка (4) обескуражила даже важно-вальяжных уток с другого конца деревни: «獨ду 立ли 不бу 改гай» (Одинокий; Стоять; Нет; Изменяться). Вот из каких глубин сознания Лао-цзы вытащил столь мощную импрессию? Ах-ах! И еще три раза «Ах»!
То, что не имеет себе пары, неизбежно обречено на тотальное одиночество. Ему просто некуда изменяться: оно стоит себе тихонько в сторонке, не желая быть ни лучше, ни хуже, ни, вообще, каким бы то ни было. Причем, кристаллизация божественного послевкусия не всегда у всех одинакова, и, на наш крестьянский нюх, у Лао-цзы она носит сугубо природоведческий характер, тогда как Будда взирает на Дао преимущественно