глаза Анны-Марии; золотистое свечение первого эликсира… Эликсир! Флакон с последними каплями все еще был при нем, спрятанный на груди.
Непослушными, окоченевшими пальцами Томас нащупал флакон. На то, чтобы вытащить его и сорвать пробку, ушли последние силы. Никогда прежде он не принимал так много сразу – опрокинул в себя все содержимое, чувствуя, как жидкость обжигает горло.
Первые несколько секунд ничего не происходило. А потом эликсир ударил в кровь, словно жидкий огонь. Каждая жила, каждый нерв вспыхнул невыносимой болью. Томас выгнулся на мостовой, хватая ртом воздух. Сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот разорвется.
Мир вокруг взорвался красками и звуками. Томас видел каждую каплю тумана, слышал шорох крысиных лап в подворотнях, чувствовал запах речной воды и гниющих водорослей. А потом пришло нечто большее – он начал видеть сами нити реальности, тончайшую паутину связей между всеми вещами.
Он чувствовал, как срастаются разорванные мышцы, как затягиваются раны, как кровь останавливает свой бег. Но главное – он видел лица напавших, словно они все еще стояли перед ним. Видел комнаты, где они получали приказы. Видел руки, что платили им золотом. Видел все нити заговора, сплетающиеся в единый узор.
Когда Томас наконец смог встать, он был уже другим человеком. Что-то изменилось в нем необратимо – там, в глубине, куда не достает обычный взгляд. Эликсир не просто исцелил его тело – он распахнул двери, которые нельзя закрыть снова.
На востоке небо начинало сереть. Томас медленно побрел прочь, оставляя за собой темные пятна на камнях мостовой – пятна, которые утренний дождь смоет прежде, чем город проснется. Но память об этой ночи останется – в шрамах на теле и в тех изменениях, что произошли с его душой.
Под утро старая прачка нашла его у своего порога – того самого лекаря, что когда-то спас её внука. Он лежал, прислонившись к дверному косяку, бледный как полотно. Рубашка пропиталась кровью, но раны уже затянулись, оставив только розовые рубцы на коже. Самым странным были его глаза – они горели неестественным огнем, словно в лихорадке, и казалось, что он видит что-то далеко за пределами этого мира.
Три дня он пролежал в жару на соломенном тюфяке в её каморке. Метался, бормотал что-то о тенях и нитях, о людях в масках и тайных встречах. Прачка поила его травяным отваром и крестилась, когда свечи начинали мерцать от его шепота. А на четвертый день Томас проснулся другим – словно переродился в том огне, что сжигал его изнутри.
В библиотеке бургомистра царила привычная тишина. Томас, уже полностью оправившийся после покушения, наблюдал, как правитель города просматривает городские счета. Руки бургомистра, державшие перо, слегка дрожали – последствие нового «лекарства», прописанного от бессонницы. В камине потрескивали поленья, отбрасывая тени на стены, а молодой лекарь размышлял о том, как странно устроена власть – порой она держится на таких хрупких нитях…
За последний месяц доходы Томаса превысили годовую выручку покойного