заняты, но у Бхарави появлялись перерывы на отдых между дежурствами, как и у Иравана, и у всех остальных архитекторов. Неужели он ни разу не навестил тебя?
Ахилья снова покачала головой.
– Ты хотя бы по кольцу с ним разговаривала?
Ахилья промолчала. Сразу после того, как было объявлено об очередном приступе гнева и ярости земли, она отправила ему сообщение, что хочет помириться, но Ираван не ответил. В течение семи месяцев Ахилья писала ему сообщения и тут же уничтожала их, так и не отправив. Она проводила долгие ночи в библиотечной нише, с головой погружаясь в работу, а домой возвращалась только для того, чтобы поспать – ведь дома все напоминало о нем. Каждый раз, когда Тарья спрашивала об Ираване, Ахилья небрежно отвечала и меняла тему. И как ей теперь объяснить Тарье проблемы, возникшие у нее в браке, не предав при этом себя и Иравана? Она хорошо знала мужа, и такое поведение было для него характерно – его уже не переделать. У них и раньше случались похожие конфликты, и его гневное молчание было таким же резким и красноречивым, как и его слова.
Тарья обеспокоенно коснулась локтя Ахильи.
– Вы двое поругались…
– Это не имеет значения, – сказала Ахилья.
– Но…
– Тарья, пожалуйста, не надо. Я сыта по горло этими разговорами. Весь Накшар наблюдает за моей свадьбой и все судачат о моих исследованиях и шепчутся о моих планах относительно города.
– Тогда, возможно, пора прислушаться, – ответила Тарья, и в ее голосе прозвучало раздражение. – Пора отказаться от детских амбиций, особенно если они влияют на ваш брак. Ахилья, то, что ты делаешь… ты пытаешься изменить историю… но какой ценой?
Ахилья отдернула локоть. Когда она видела Иравана в последний раз, они тоже спорили о ее детских амбициях – утомленные и расслабленные после близости. Но он был слишком изобретателен, чтобы сформулировать это таким образом. Он начал издалека, медленно приподнявшись на локте и нежно прижав ладонь к ее животу.
– Ахилья, – сказал он. – Мы готовы, как ты думаешь? По-моему, уже готовы.
– Готовы… – пробормотала она, слишком расслабленная, чтобы что-то спрашивать.
Она поняла, что больше не чувствует его прикосновений, открыла глаза и увидела, что Ираван сел. На коже у него танцевал солнечный свет – то высвечивая яркие пятна, то накрывая темной тенью. Он провел рукой по седым – соль с перцем – волосам.
– Я хочу ребенка, Ахилья, – сказал он. – Кого-то, кто заполнит растущую внутри меня пропасть… – Он горько рассмеялся, глядя на руку, прижатую к сердцу. – Разве ты этого не чувствуешь? А ты хочешь? Неужели больше не хочешь? Ты же хотела раньше.
Конечно, она хотела ребенка. Всегда хотела.
– Почему сейчас? – вместо ответа спросила она, садясь.
Сердце забилось быстрее. Они избегали говорить на эту тему, зная, что это закончится ссорой. И сейчас… сейчас, когда им удалось урвать минутку покоя, он снова поднял этот вопрос.
– Почему? – спросил он. – А почему бы и нет? Чего мы ждем, Ахилья? Мы женаты