втроём – двоих загнали в загон (рехаб) родные. Небольшой двухнедельный спад для временных подработок и снова кочевничество. Гурт начал в среду, а уснул в выходные.
Далее повествование буду вести от первого лица. Сам был на тех местах. Часами мог таращится на батарею или на палец своей ноги… Ладно, выпьем?
Пили много и даже не собирались останавливаться. В основном из-за батьки. Он ковал из нас железо пока горячо, пока мы молоды, здоровы, энергичны. Иногда мне казалось, что он как вампир сосёт нас и живет пока мы рядом.
– Вот скажи мне, Бать, от чего ты так пьёшь?
– А что ты хочешь от меня. По правде, если говорить, то честно из-за того, что кайфа нет. Нельзя уже мне употреблять, а пить пока можно. Вот и весь ответ. Да и представь по трезвой жить. Брр!
Утром жадненько хлебали воду из-под крана, как хлебопашцы после долгой пахоты. После одного из запоев написал рассказ «бесконечная синь» и бросил так жестоко пить. Всё в меру.
«Бесконечная Синь»
Маленькие гранулы воды на волнистой тёмно-бежевой поверхности, рядом два озера немного желтоватые с красными прожилками. Черный лоб очень близко. Опалённые брови и ресницы и почти облысевшая башка с остатками волос. Закрываются окуляры. Открылись. Уже чуть дальше – глаза не видно, только тёмные впадины. Тело сухое, видно рёбра и тень под каждым из них. Свет падает сверху совсем тусклый – луна из кухонного окна попадает на стенку и от потолка немного оседает. Чуть дальше. Фокусировка становится чуть хуже. Еще чуть дальше. Качество фокусировки как на старой мыльнице. Пространство вокруг стало туманнее. Тело сгорблено, кости в локтях выделяются на фоне всей руки. Кисти держатся за тёмную мебель, вероятнее всего комод. Резкая смена кадров во время движения. Только очертания, рябь и осязательное ориентирование. Ноги ледяные. Кровать. Подтянутые конечности начали отогреваться под тяжелым одеялом. Скоро наступит новый день…
Камера. Мотор. Сердечный мотор немного дал сбой, но полет нормальный. Шторы засосали весь мизерный свет с наружности. На газете, приклеенной к стене написано про олимпиаду 1980-ого. Разные рожи, ансамбли и громкие рожки – всё с улицы. Шуршит шторка на кухне из-за ветерка. Нанесло снега. Холодрыга. Хлопок. Немного осыпалась побелка. На столе пятилитровки и другие стекляшки. В холодильнике много пустых мест, но что-то есть. Консервы.
– Консервируемся попарно!
– А? А… а я один!
Это было громко сказано. Соседи, расценив это как атаку. Последовал стук в батарею. Из баночки нацедил в стаканчик. Вошло быстро, даже очень. Это где-то 300 грамм или чуть меньше. На улице еще темновато, фонарь выдаёт себя за солнце. Еще 150 грамм. Глаза закрыты. Тепло немного. Подрагивают пальчики, но немного – без дискомфорта. Такой поток лёгкости и полёт зрелости организма. Груша перезрелая. Опять встало перед глазами прошлое и злость. Локтем сбил банку на пол. Бабах! Припало тело к холодной