будет в наши года.
Я такой же как ты, дорогая моя.
А Завтрашний день всё такой же метельный.
И если доверчивый крик нам явит запредельность,
Так зачем же тогда нам что-то менять…
Я как Штирлиц – тихо пришел, тихо ушел. Сел в автобус. Две стройные студентки неряшливо толпились надо мной. Хотя я просто читал книгу Хэмингуэя. Стоя невозможно читать, ты теряешь нить, ритм и авторский языковой флёр. Только сидя! Также маленький огрызок простого карандаша тоже плохо работает навису, так что работал я сидя, не смотря на их осуждающие кудахтанья. На своей остановке я благополучно вышел. Они были весьма недовольны ожиданием ровно в одну остановку находясь в положении стоя. Смотрите не подеритесь за это место.
Заехал к Батьке, в открытую входную дверь задувает подъездный ветер.
Он встал засветло. Подкожные жуки поползи и зажужжали одновременно. Шприц наполнился красной нитью. Асфиксия души, паралич тела, отёк в области стоп. Его ложные причины написания романа привели к рецидиву. Выйдя к окну и заглянув в пасмурный туман трущоб, он закурил первую сигарету. Скурил быстро и не думал вовсе. Закурил следующую и уже начал пытаться думать, но, когда булавка вошла в венозную речку мысли парализовало, так что их больше нет – выветрились жадными руками хмурого. Третья, заключительная сигарета. Новая гонка за спокойным состоянием. Скопленные денежки для книги пошли в расход. Ко второму дню ужаливания стало совсем худо. Он не вставал с кровати почти восемнадцать часов, потел и стекал с кровати. Под вечер второго дня началось. Потоки обильной чёрной рвоты с примесями свежей крови оттенка кофейной гущи, чернь лезла часами без передыха. Квартира стала вся испоганенной и зловонной. В позе эмбриона тело было почти неподвижно. Когда-то подростковый стыд и дилер решили сделать для него эти опиоидные крылья и перелететь через всё это море несносной тяжести бытия. Перед полётом дилер не предупредил, чтобы тот не поднимался слишком высоко, иначе перья, из тонких игл, которые были скреплены навек сильнейшей тягой станут дырявым пакетом из пятерочки, а не спасением. Однако падший ангел взлетел к самому героиновому солнцу. Он, встав с облепленного своими же отходами пола решился на золотой шприц. Крылья прохрустели иглами и пообломались. Ангел пролетел над гостиной и кривым, искорёженным предсмертным оргазмом, трупом лёг на балкон…
Эдик в некотором страхе схватил тело за ноги, он боялся не того, что умер его товарищ, он боялся, что кто-то увидит его с трупом и он окажется за решетку. В воздухе на улице отдельно держится специфический запах горелости. Двор панельки выходил в сторону гор и зарослей деревьев. Накрапывал дождик, уже совсем стало пасмурно и из-за этого было плохо видно вечернюю дорогу. Земля под ногами размокала и превращалась в грязь, жирную и стойкую. Она комками цеплялась к подошвам. Плечо уже не выдерживало вес мертвого торчка и в момент скинуло тело в жижу. Эдик