Сдавленно. Сквозь щель или стену.
– Папа… не мучь меня…
Он остановился.
Ощущение – как будто изнутри кто-то положил руку на сердце и сжал. Не больно. Но так, чтобы ты понял: дальше будет хуже.
Он замер. Слушал. Но тишина, как сговорившийся палач, снова натянула мешок на голову всему живому.
– Показалось, – сказал он себе. Но голос прозвучал фальшиво даже для него.
Он поднялся ещё на полпролёта. Посмотрел на дверь соседа – та самая, за которой ночью орали, как в кинотеатре. Старый козёл с телеком, который храпит матами и живёт, судя по звукам, с тараканами и ненавистью.
Валентин подошёл. Позвонил. Разок. Второй.
– А пошёл ты нахуй, – раздалось изнутри. – У меня утро. Не твоё дело.
Он прижался лбом к косяку. Вдохнул. Закрыл глаза.
И стоял так. Долго.
Мир снова стал тихим. Слишком.
Он спустился на пару ступеней вниз, достал сигарету. Закурил. Курил, как будто этим можно было оттянуть момент, когда нужно решать. Дым щипал глаза, но не от него – от мысли, что если он уйдёт сейчас, то станет таким же, как они. Прошёл мимо. Знал – и промолчал.
Полчаса. Или вечность. И он снова подошёл к двери.
Позвонил.
Ждал.
Пауза.
И тогда сказал спокойно, как будто сообщал погоду: – Пенсия пришла.
Замок клацнул. Щелчок цепочки. Скрип.
И тут же – удар.
Не тот, от которого хруст, а такой, от которого хрустит мир.
Валентин вмазал чётко, привычно, не как герой – как человек, которому больше нечего терять.
Сосед пошатнулся, завыл. Валентин оттолкнул его в сторону, как мешок с говном, и вошёл.
Запах был первым ударом.
Моча. Гниль. Что-то железное и старое, как нож, забытый в теле.
Света – почти нет. Только от щели в кухне.
Он шёл медленно. Руки дрожали, но ноги – шли сами.
И в ванной он её увидел.
Девочка.
Связанная. Склонённая. В крови, но живая.
Руки за спиной, синяки, кожа в ссадинах.
Глаза – как у зверя, которого били слишком долго, чтобы он ещё мог бояться. Она не кричала. Просто смотрела. В никуда.
Он бросился. Развязал. Слова не шли, язык был бетонным.
– Тихо… Всё, всё, тссс… я тебя… я уже тут…
Она шевельнулась. Не сказала ни слова. Только всхлипнула. Один раз. И тут он получил удар по затылку.
Жестко. Тяжело. Без пафоса.
Мир поплыл. Звук исчез. Всё – как под водой.
Он упал. Не на пол – в тьму.
Падая, он слышал только:
– Моя. Она моя. Господь сказал. Я очищу.
Последнее, что он увидел перед тем, как ушёл в темноту, – глаза девочки.
Она смотрела на него, как смотрят на тех, кто опоздал.
Темнота была как в гробу – липкая, тёплая, без воздуха. Валентин очнулся на полу, затылок гудел, как будто кто-то внутри долбил молотком по железу.
Пахло кровью. Чужой.
Он открыл глаза.
Перед ним стоял сосед. В трусах и майке,