Луцкого Фалимичь подданого его Ювка Петрашеняти. И коли дей вже была в ночь година або и пять, то пак дей пришедши до господы моей владыка Луцкий Кирило Терлецкий, пяный, сам особою своею и слугами своими, мене ис собою до двора Хвалимицкого вести казал, а потом, казавши слугам своим выступити и запершесе зо мною в коморе, мене уцтивую девку зкгвалтил и змордовал. А потом, закликавши слуг, казал мене обобрать… И потом дей мене казав до погреба вкинути, из которого есми, обачивши час, тут до Володимера ледве втекла. Што мы возные пытали есмо ее, еслибы ся ей тот кгвалт правдиве деяв, а еслибы не оная прирожоная кровь оных знаков на ней была… Теды тая девка Палажка под присягою поведила, иж дей той знак кгвалту и мордерства моего от власное самое особы владыки Луцкого, Кирила Терлецкого, мне ся стал, што тая девка нами возными отсветчила тот кгвалт свой…»
Блудный бес, репьем прицепившийся к удам велебного Кирилла-епископа, разумеется, требовал полного оправдания перед урядом гродским, – и вот, вняв бесовским увещеваниям, фалимичский герой, отложив до срока победы свои церковные замыслы и дела и облачившись в теплую богатую шубу, дабы не дай Бог не застудиться, отправился на поезде санном на другой же день из любимого Фалимичского замка «сражаться за правду» и отстаивать свое поруганное так нечестиво достоинство.
Да и что говорить: слишком малозначащи были возводимые на епископа обвинения от каких-то мелких людишек – слуга какого-то пана, швачка-швея непотребная, чье имя он сразу уже и позабыл за ненадобностью, – ему ли, столь искушенному в кознях и замыслах таковых, которые через неполных два года примут размер вселенского пожара и поколеблют тысячелетние устои европейского бытия, – что и произошло скоро с унией, – ему ли, реченному велебному иерарху, экзарху и прочее Церкви русской, трепетать было от каких-то панов-пачкунов Яна Циминского и служки его Адама Закревского?.. И разве «кошуля крывавая», которой тыкали в носы возных свидетели гвалта, изнасилования и мордобоя с последующим ограблением и заточением в погреб девки-швеи, разве это может служить каким-то существенным доказательством произведенного с Палажкой насилия?.. Ничуть! Эти люди – никто. А он – князь Церкви, и, если не считать Рагозу, – первый по чести в кресах восточных Речи Посполитой. Наученный беспокойной жизнью своей, велебный епископ знал, какими способами бороться с супротивными восстающими на него и как их побеждать. В документе, который я привожу ниже, кроме всего прочего любопытны и те словеса, которыми без тени сомнения в досточтимом употреблении их, характеризует самого себя наш смиренный епископ Кирилл, без ужимок, без стеснения и обиняков называясь «человеком духовным, цнотливым, добрым, спокойным…». Верно, это вовсе и не он буйствовал в Фалимичах три дня назад? И снова его незаслуженно и грязно поносят, обливая помоями, – «О, несмысленные Галаты! кто прельстил вас не покоряться истине, вас, у которых перед глазами предначертан был Иисус Христос, как бы у вас распятый?» –