с горы: Жмайло, Тарас Федорович (Трясило), Павло Бут (иначе Павлюк), Яков Остряница, Дмитро Гуня… И это только крупные восстания, а сколько было таковых мелких, не вышедших за пределы поветов и воеводств? Но что еще ждет нас завтра – кто ответит? Я ничего ведь не знаю, я – невеглас из запорожского монастырька, но душа моя явственно ощущает великую грозу, великую скорбь и погибель – погибель даже не наших русских земель, называемых в Варшаве украи́нными, или всходними кресами, но погибель всей державы нашей любимой, Речи Посполитой, и погибели скорой и безвозвратной. Утешает единое: мне того уже не доведется увидеть.
Но могу ли я пребыть равнодушным?..
Тогда же, под Стыровой башней в Верхнем замке Луцка, в зимованье годов мира окрестного 1594–1595-го, я пытался удерживаться что было мочи от бездны осуждения, в которую я безвозвратно соскальзывал, и заключал ум свой в речение апостола Павла, зная, что, осуждая недостоинство превелебного епископа Луцкого, я грех сотворяю и беру его недостоинство на свою выю, на свои рамена:
«Ты же почто осуждаеши брата твоего, или ты что уничижаеши брата твоего? Вси бо предстанем судищу Христову. Писано бо есть: живу Аз, глаголет Господь, яко Мне поклонится всяко колено, и всяк язык исповестся Богови. Темже убо кийждо нас о себе слово даст Богу. Не ктому убо друг друга осуждаем, но сие паче судите, еже не полагати претыкания брату или соблазна».
И хранил я по завету сему неосуждение (или же токмо видимость онаго) до той поры, пока не разыскал в недавних совсем бумагах жалобу пана Адама Закревского на епископа Кирилла нашего о грабеже и изнасиловании девицы Палажки, и дальнейшие судовые прения по этому делу, вполне невероятному для православного иерарха. Сгорбившись над сими листами, я понял, что душа моя неминуемо пропадет за грех осуждения, ибо слова апостола были тотчас забыты мной, когда я прочел начальные строки этой истории.
«Року 1594, месяца февраля, 2 дня.
Пришедше на вряд кгродский Володимерский, до мене Федора Загоровского, подстаростего Володимерского, служебник его милости, пана Яна Тиминского, на йме Адам Закревский, оповедал и барзо обтежливе жаловал на его милость, отца Кирила Терлецкого, владыку Луцкого и Острозского, в тые слова: (…) был посланый до его милости, пана Вацлава Подорецкого, до Копылова, от его милости, пана моего (…) пан Подорецкий, его милости пану моему певную суму пенезей винен был зостал (…) взявши от его милости тую сум пенезей, в торбе, печатю его милости запечатованою, и назад с тыми пенезьми и з иншими справами до его милости, пана моего, ехал и дня вчорашнего (…) в вечор позно трафило ми се зступить ночевать дойменя его милости, впрод реченого отца владыки Луцкого, Фалимичь; то тогды его милость, выше помененый отец Кирила Терлецкий, владыка Луцкий и Острозский, препомнивше боязни Божое и срокгости права посполитого и не маючи до его милости, пана моего, и до мене, служебника его милости, жадное потребы, сам особою своею и с слугами своими, которые его милость сам лепей знает,