предприятие с Фалимичами удостоверило владыку в том, что любой суд гродский можно обойти если не с той, то с другой стороны, напомнив при нужде чиновным то, что забывалось окружающими его все больше и больше: о священном чине своем и по сей оказии естественной принадлежности духовным судам, – иными словами то изъясняя, только митрополит Киевский Михайло Рагоза мог подвергнуть его наказанию. Но с владыкой Киевским недолго было Кириллу договориться вполне полюбовно и взаимовыгодно, – что и толковать о подобной безделице: ведь не без словесного наущения экзарха Кирилла Терлецкого наставлен был рекомый Михайло Рагоза после Онисифора Девочки, обвиненного в двоеженстве, патриархом Иеремией на высшую русскую кафедру – на митрополию Киевскую… И здесь – воистину рука мыла руку.
Велебному Кириллу-епископу пришлось по нраву живать временами в Фалимичах, в замке церковном. О преимуществах фалимичской жизни составитель исторической хроники Луцкой может только догадываться и – молчать. Ибо называние поднебесных духов злобы равнозначно их призыванию, – и се: слышу шорох костяных перепончатых крыл над моею скорбной главой…
Господи, помилуй меня, грешного!..
Со страхом Божиим и с трепетом приступаю аз грешный к живописанию грозного Фалимичского замка, как бы освященного в свою честь самим сатаной и окропленного жертвенной кровью бедолаги пана Гижевского, ибо сдается мне, что был он вроде заколаемой жертвы – во имя полного освобождения епископа от всех чохом десяти заповедей, на исполнении коих и зиждется мир. Увы, невозможно понять – как тогда из-под Стыровой башни, так и сегодня, из тихой кельи запорожского монастырька, когда я снова размышляю над многострадальной и скорбноглавой сей хроникой, – что именно и какие такие невероятные земные дары обрел от искусившего его сатаны злосчастный епископ Кирилл?.. Разве что бессмертия не хватало ему здесь, на земле, где стяжал он обильно все, что только можно стяжать?.. Так что же – что? – получил он взамен за душу свою?..
Такие вопрошания, как правило, подобны звуку пустому, ибо ничего ощутимого не остается от сатанинских даров: золото обращается в глиняные черепки, прекрасные соблазнительные девы оказываются обсопленными зловонными старухами, по которым ползают крупные вши, власть – пустым звуком и клоком дыма, рассеянным порывом ветра…
В древности был один такой человек, который хотел, чтобы имя его никогда не забылось. Долго думал, что же ему сотворить выдающегося, но все благое и славное в будущине требовало таланта, знаний, прилежных трудов, но ничего такого в себе человек тот не находил. А славы ему очень хотелось. И он не нашел ничего лучшего, как сжечь знаменитый храм Артемиды в своем родном городе Эфесе летом 356 года до н. э., как о том повествует Феопомп. И хотя по приговору «всей Азии» имя его – ради бесславия сущего – решено было никогда не произносить вслух, оно все же осталось в веках… Вот ведь ирония какая!.. Вот такой парадокс… Добавим и то, что в храме Артемиды