они прекращают и уничтожают все возникшие между ними тяжбы. Епископ и духовенство церкви соборной святого Иоанна Богослова на вечные времена отреклись от обвинений в обидах и оскорблениях, причиненных Семашко духовенству и церкви. Со своей стороны, староста освободил епископа и соборное духовенство от всех обвинений и судебных исков. В силе оставлен был только трибунальский декрет, на основании которого велебному Кириллу было предоставлено пользоваться епископской властью и уважением, а также отправлять богослужение в Луцком соборе по стародавнему обычаю.
Итог малый сей невиданной на Волыни тяжбы между двумя главными особами столичного града кажется мне несколько странным: то, что и так по праву принадлежало епископу и что было уже прежде определено судом трибунальским в Люблине, во Владимире просто подтвердили, – и все, и владыку это – вдруг – вполне удовлетворило, и никаких с сей поры жалоб уже ни на что… И я все думаю, и не могу уяснить чего же здесь было больше: христианского смирения (улыбнусь), усталости от бесконечных словесных разборов и путешествий по судовым палатам городов Речи Посполитой в поисках управы на старосту луцкого, отчаяния от невозможности перешибить плетью обуха, или же просто исполнения некоего не называемого до времени вслух обязательства. О чем непреложно свидетельствует то, что как только притеснения от старосты прекратились, Кирилл становится ревностным сторонником «воссоединения» Восточной Церкви с Западной, исполняя, по всей видимости, не только «доброзычливые советы» иезуитов, но и те обязательства, принесенные им некоей сущности, о чем я уже говорил, в пасхальную ночь 1591 года в замковой церкви святого Иоанна Богослова. При всем том не все вершилось епископом Кириллом тайно, – нет-нет, – многое обсуждалось на ежегодных соборах с собратьями-епископами вполне официально и в присутствии многочисленного духовенства, кое-что обсуждалась в кулуарах и за обильными трапезами; Кирилл вне всякого сомнения обладал даром расположения к себе кого угодно, ежели ему было то нужно, ведь не случайно патриарх Константинопольский Иеремия дал ему сан и звание своего экзарха на всех землях Речи Посполитой еще в 1589 году, не случайно и сам Василий-Константин Острожский покровительствовал Кириллу во всех начинаниях, и даже – по непроверенным слухам, распостраняемым, вероятно, самим же Кириллом и его клевретами, вполне прислушивался к этой идее о «соединении церквей» воедино, – сидел на соборах и слушал, до времени особенно не вникая в особицу этого дела. Но, думаю я, Кириллу и надобно было только того, чтобы старый князь не вникал без нужды в эти разговоры, – он просто выигрывал время. А время, как известно, вспять не воротишь, и когда князь наконец-то очнулся от сладкого морока, навеянного райскими речами и магией высоких словес ни о чем превелебного епископа Луцкого, – очнулся, огляделся и опомнился, – то время уже миновало и церковный воз уже несся с кручи прямиком в бездну раскола и гибели. И не только гибели душевной