с виду, засов, тоже разбухла и потому, сколько ни дергал её лощеный тип, открываться не желала. Но потом все-таки открылась, изнутри же пахнуло гнилью, вонью, которая случается, если запереть в одном месте многих людей.
Входить внутрь категорически не хотелось.
Но кто Стасю спрашивал? Стоило ей замешкаться, как в спину ткнули и тычка этого хватило, чтобы она влетела в темноту, зацепившись о порог, и в этой темноте растянулась, упав на кого-то.
– Извините, – сказала Стася, пытаясь подняться.
Дверь же заперли, и вокруг вновь воцарилась темень. Правда, живая. Здесь определенно было людно. Кто-то поскуливал, кто-то плакал, кто-то, кажется, молился…
…наверное, она могла что-то сделать.
Как ведьма.
Только ведьмой Стася была… такой себе ведьмой. И ведь обещали ей прислать наставницу, но то ли забыли об обещании, то ли сделали вид, будто не было его, решивши, что нечего учить её, упрямую. В общем, пока от своего ведьмовства Стася никакой особой пользы не ощущала.
Она попыталась оглядеться.
Бесполезно.
Ни свечи, ни даже лучины.
– Матушка-ведьма… – раздалось сзади тревожное. – Матушка-ведьма…
– Тут я, – сказала Стася, надеясь, что голос её звучит в достаточной мере строго. – А вы…
– Туточки… голова болит, – пожаловалась Баська. – А что…
– Мы где? – Маланькин голос едва слышно дрогнул.
– Понятия не имею, – честно ответила Стася. – Где-то на берегу.
– Стало быть, на торг повезут…
Тьма отозвалась многими голосами, взвыла, заскулила, заплакала.
– А ну цыц! – рявкнула Баська громко. – Ишь…
И нашла-таки Стасю, пробралась сквозь темноту, нащупала руку и сдавила тихонько.
– Небось, ваш ведьмак вас не бросит…
Может, оно и так.
То есть, конечно, Стася очень надеялась, что её не бросят. Бес ведь ушел. А кошки в этом мире, как она уже имела возможность убедиться, были не просто кошками. В общем, что-то подсказывало, что её всенепременно спасут.
Главное, чтоб в процессе не спалили вместе с этой халупой.
– …и князь опять же, – Баська теперь была рядом.
И Маланька с нею. Её дыхание Стася слышала в темноте.
– Батюшка тоже осерчает, – это она произнесла с той обреченностью, что была хорошо знакома Стасе. – Заругается потом…
– Потом, – решила Стася, – пускай ругаются.
Она все еще пялилась в темноту, и диво, та стала будто бы прозрачнее. Нет, не исчезла вовсе, но теперь это была не непроглядная тяжелая темень, но будто дым, сквозь который Стася могла видеть.
И видела.
Девушек.
Много девушек, которые сидели вдоль стены. Некоторые единственную лавку заняли, другие подле лавки устроились, кто на тряпье, кто на полу. Девушки жались друг к другу, тряслись и… и возле самой двери, на коленях у смутно знакомой девицы, устроилась Лилечка. Стася даже решила, что ошибается, но на плечо Лилечки взобралась Фиалка и издала пронзительный писк, словно желая привлечь внимание.
Вот ведь…
Точно