мысли в порядок. Справиться с эмоциями. Найти точку опоры там, где её казалось бы и не может быть.
В ответ я тихо вздохнула. Слишком многое хотелось сказать ему. Но что я могла?
Мы доели молча, и тишина была такой спокойно и теплой.
Я собрала пустые тарелки и поднялась, собираясь отнести их к раковине. Но едва шагнула к ней, как Каитиро вдруг оказался рядом. Неожиданно мягко, почти неслышно. Он перехватил мою тарелку, его пальцы не коснулись моих, но я почувствовала, как тепло его руки будто скользнуло по коже.
– Я сама помою, – выдохнула я, но он уже поставил тарелки в раковину.
– Позволь мне, – тихо сказал он. – Я и так не знаю, как отплатить тебе за доброту. Пусть это будет… хоть чем-то.
Я замерла. Это было странно. Неожиданно. И смущающе мило. А он просто стоял и мыл посуду, спокойно, снова что-то напевая, как будто делал это каждый день.
Я не удержалась от улыбки – совсем крошечной, почти невидимой даже для самой себя.
И, наверное, смутилась ещё сильнее.
Я осталась стоять у окна, глядя, как солнечные лучи лениво скользят по траве во дворе, освещая влажную землю и искрясь в каплях росы на листьях. В груди всё ещё было тепло, будто кто-то укрыл меня мягким пледом и оставил согреваться на солнце.
Я слегка коснулась пальцами губ, стараясь скрыть улыбку от самой себя. Наверное, я не имела права так радоваться простым мелочам, не могла позволить себе так привыкать к чужому присутствию. Но вот я стою здесь и всё ещё ощущаю, как легко дышать.
От того, что он вот так смотрит, спокойно и тепло. От того, что его голос звучит тихо, ровно, обволакивающе.
Я прикусила губу и вздохнула. Странно, пугающе и… прекрасно.
Дом наполнился странной, непривычной тишиной. Но она больше не была гнетущей. Это была тишина покоя, в которой всё оказалось на своих местах.
Дни текли размеренно, как будто время замедлилось, как тёплый сон, из которого не хотелось просыпаться. Почти счастливо, если только вообще можно было назвать счастьем это странное спокойствие, поселившееся между нами. Тёплое, тихое, безмолвное… как дыхание того, кто сидит рядом.
Каждое утро было похоже на другое, но мне это нравилось. Он поднимался на рассвете и уходил во двор тренироваться. Я просыпалась, когда скрипела дверь или когда слышала приглушённые удары. Иногда я подолгу лежала, прислушиваясь к этим ритмичным звукам. Иногда выходила и с порога наблюдала, как он двигается – точный, быстрый. В такие моменты он будто становился другим: сильным, непоколебимым, как сама тьма, которую он, казалось, держал под контролем.
Потом он возвращался в дом, чуть запыхавшийся, волосы тёмными прядями прилипали к вискам.
– Доброе утро, – каждый раз тихо говорю я.
И он кивает в ответ, иногда на миг задерживая взгляд.
Я собираю волосы, наспех скручивая их в узел. Иногда, когда прядь падает на плечо, он приподнимает бровь – еле заметно – и смотрит, как я убираю её обратно.
И я почти слышу: опять спешишь.
Но он никогда этого не говорит.
Потом он варит себе кофе – крепкий, горький. Я никогда не успевала