остальной мир тоже охвачен огнем. Деревья превратились в обугленные столбы, торчащие из земли. При малейшем прикосновении они распадались на кусочки. В мою холодную темную студию пришел Бен; его кожа была ярко-красной от жара, а рот широко раскрыт в агонии. Я взяла его за руки, его тело упало на мое, и он несколько раз прошептал:
– Я так голоден, я так голоден, я так голоден…
А потом я съела его.
Я лежу без сна на полу своей студии. После обеда начинается моя стажировка в АКТОС, галерее в Баттерси[4]. Ее прозвали «Кактусом»;
на самом деле АКТОС – это Акаги, Тот и Осмунд, три основателя – три художника-экспериментатора из шестидесятых, связанных с группой «Флюксус»[5]. Томоэ Акаги известен в художественных кругах тем, что обскакал Нам Джун Пайка[6], став первым человеком, который оказался внутри кита в качестве художественного высказывания. Но я не думаю, что Пайк на самом деле хотел оказаться внутри кита. Его работа «Залезьте в вагину живой самки кита», по сути, о создании невозможного перформанса: такого, который нельзя было воплотить и который мог существовать только в умах аудитории. Читая эту инструкцию, мы неизбежно представляем, как сами разделяем мягкую плоть самки кита, а она и не замечает, как открывается проход, как мы заходим внутрь, разрывая ее девственную плеву, забираясь в матку. Когда я первый раз прочитала это произведение, я не могла понять своих чувств; помню свои мысли: «Фу – конечно, он выбрал самку, и, конечно, по его замыслу, она не замечает, как мы входим в нее». Не поняла, в чем смысл этой работы. Будто она существовала, только чтобы шокировать. Акаги зашил себя в желудок мертвого кита, выбросившегося на берег где-то в Скандинавии, где едят китовое мясо, и после этого все знали его как художника, который обскакал Нам Джун Пайка. В отличие от других художников «Флюксуса», Акаги не был в своем творчестве абсолютным нигилистом; он написал длинное письмо с извинениями за то, как его поколение обходится с природой, и зашил послание в желудок кита вместе с собой.
Стук в дверь. Все еще темно. На мне вчерашняя одежда – переодеться не во что. На плечах и руках грязь с пола. Достаю из рюкзака единственную оставшуюся кофту и натягиваю ее поверх футболки. Открываю дверь. Бен.
– Хэ-э-эй, приве-е-е-ет! – Он как будто говорит не только за себя, но и за меня. Улыбается – очень розовыми губами. – Ну вот я тебе принес!
В руках у него растение с коричневыми и розовыми стеблями и мягкими на вид бордовыми листьями. Бен окидывает комнату взглядом. Наверное, ему кажется странным, что здесь не прибавилось вещей, хотя я собиралась перевезти все еще вчера. Он снова смотрит мне в лицо и улыбается. Потом протягивает кашпо.
– О, – произношу я.
– У тебя есть крючок, видишь? – Он кивает на торчащий из потолка металлический крюк размером с мою ладонь.
– Ого. – Я раньше его не замечала. Он покрашен в белый, как и потолок, и сливается с ним. Присматриваюсь.