Карфаген воочию, как воспоминания вчерашнего дня – короткая дорога от порта до этого дома – вспыхнули обжигающими красками, такими же, какими их мастера-мужчины рисовали на горшках рыжеватые песчаные барханы.
Так Кири и сидела, пока не услышала ругань где-то в стороне, – а вскоре различила голос купца, что привез ее в эти края. На всякий случай еще раз потрогала бусы, будто те могли исчезнуть. И вдруг ощутила злость, всепоглощающую, заточенными зубами грызущую податливую душу. Только… на кого? На него, не сумевшего помочь ей? На купца, оглушившего и оторвавшего зачем-то от родного дома? На старейшин, отправивших ее к пещере той ночью? На злой рок?
Кири не успела понять – увидела купца, разгоряченного, раскрасневшегося, тяжело дышавшего. Глаза его странно блестели, зрачки будто кристаллизировались, чуть отливали гранатовым – а около глаза надулись позеленевшие вены и появилась чешуя.
– Уйди, Анвар, не до тебя! – ругался купец. – Они забрали всё, ты хоть можешь это понять, старый дурак?! Всё в пустоту! Все эти Медные Барабаны! Все кредиты, до сих пор до конца не выплаченные! Все силы! Все хитрости! К демонам, Анвар, к демонам! Будет от нее хоть какая-то польза!
Купец взглянул на Кири – она так и замерла у окна полусогнутой, только голову держала вполоборота.
– Видят боги, – продолжил сокрушаться он, – мне плевать, понимаешь ли ты меня, но при желании, думаю, поймешь. Сейчас ты без возмущений отправляешься со мной на рынок, ясно?! Я продам тебя, как диковинную обезьянку – впрочем, такая ты и есть… Поняла? – он повысил голос. – Да даже если нет…
Все это время купец приближался, и, когда оказался совсем близко, показалось, что он тянется к бусам. Слишком поздно Кири осознала, что ее просто схватили за руку, почти как вечером, – и, одновременно испугавшись и разозлившись, снова укусила, оставила белые следы от зубов.
– Дрянь! – Купец отпрянул. – Дикарка! Я же предлагал по-хорошему!
Ударил ее по лицу – щека запылала, словно от прикосновения жгучих трав, которые так ценят за целебные свойства и собирают не жалея рук.
Прежде чем Кири опомнилась, купец, изрыгая проклятия – она чувствовала их обжигающую суть, будто головешки касались сознания, – схватил ее за руку и потащил прочь из дома. Спустил за собой вниз по лестнице, вывел на улицу. Кири прищурилась от яркого солнца – оно больше не жгло, только щекотало кожу, – и подавилась разогретым, но полным морской свежести воздухом.
Пока купец тащил ее за собой, она не вырывалась, не останавливалась, не произносила ни слова. Разве у нее был выбор? Может, это часть его замыслов – раз так, глупо противиться, только сильнее запутаешься в паутине судьбы: старейшины из года в год предупреждали об этом, заставляли учить наизусть столь простую истину.
Они уже почти спустились к рынку – Кири слышала шум толпы, – и тут до нее наконец в полной мере дошел смысл сказанных купцом слов.
«Я продам тебя, как диковинную обезьянку – впрочем, такая ты и есть…»
– Они ведь все такие, да? – Кири будто спросила об этом его, понимая: