плечо и с силой потянула на себя – тот, обессиленный, даже не сопротивлялся.
– Кого ты, идиот, привез с собой из страны Медных Барабанов?! Что за девушка, дурень?! И почему ты… так, а это что еще такое? – Фива коснулась его века.
– Да что ты делаешь! – Баалатон зашипел от боли и резко отвел ее руку. – Зачем же так…
– А, – вздохнула она, лукаво улыбнувшись. – Значит, ты не видел. Ну ничего…
Фива достала медное зеркальце с ручкой и ободком в форме змеи, свернувшейся кольцами. Ничего не говоря, подняла зеркало перед собой – так, чтобы Баалатон сам все увидел.
Увидел – и не поверил.
Вокруг правого глаза вены надулись и позеленели, как и кожа – покрытая чешуей и блестящая. Казалось, глупость – кто-то просто неудачно пошутил, растолок травы, добавил краски и измазал лицо, но потом, даже в мутном медном отражении, Баалатон увидел свои зрачки – покрасневшие и почему-то угловатые, как необработанные драгоценные камни.
– Это… – только и прошептал он, а потом, окончательно запутавшись, сел на один из сундуков. – Все, конец.
– Хоть расскажи, конец чего, глупый ты купец. – Фива забрала зеркало и загремела сосудами с лекарственными отварами.
Баалатон молчал, не готовый озвучить предательские мысли: как же так – вновь сделать огромный шаг, приложить столько усилий, почти коснуться сияющего золотом счастья, а потом будто снова оказаться над краем воющей пропасти, не имея больше никаких дорог, кроме как вперед, к обрыву, в холодную бездну, прямо вниз – ломая крылья надежды.
– Конец всего, Фива! – застонал он. – Глупая женщина, как ты не понимаешь! Я так устал стараться! Так устал падать и вставать! После этой страны Медных Барабанов, после глупого поручения Фалазара я наконец разом обрел все: деньги, возможности. Сначала у меня украли деньги… да я почти уверен, что стараниями старого скупердяя Фалазара, Эшмун бы побрал этих самолюбивых халдеев! И эта глупая дикарка! Обезьянка! Мой трофей! Я мог продать ее или, в конце концов, обменять на диковинную фантастическую тварь, а она сбежала! Искать ее в Карфагене – хуже, чем иголку в стоге сена. Если она вообще останется жива… И теперь еще это!
Баалатон коснулся века и зашипел.
Фива подошла, держа в руках глиняную миску с пахнущей горькими травами мазью. Тут же влепила пощечину – одну, вторую. Посмотрела Баалатону в лицо: стеклянный глаз, как обычно, словно видел вещи далекие, скрытые, мог уловить движения сверхъестественных субстанций.
– Ты скотина-мужлан, Баалатон, решивший сделаться из благородного купца грубым варваром. – Она окунула пальцы в мазь, стала натирать его веки и кожу вокруг глаз. – Я искренне презираю тех, кто торгует людьми, и искренне не хочу презирать тебя. Когда придет время, я хочу, чтобы статуэтка богини Маат не перевесила твое сердце, чтобы ты обрел свою вечность, дурак. А торговля рабами… особенно девушками, сам знаешь для чего… это пережиток старых времен, Баалатон. Их эхо еще здесь, но угасает с каждым днем. Не говори, что не чувствуешь, как