даже после всего пережитого за день.
– А, это… да, – вздохнул Олег, не отрывая взгляда от экрана. – Доделываю отчет, который начальству не нужен, но они об этом еще не знают. Наш отдел готовит аналитику, которую никто не читает, чтобы оправдать проекты, которые никому не нужны.
– Звучит… увлекательно, – неуверенно улыбнулась Света.
– Знаешь, что самое интересное в нашей компании? – Олег, наконец, повернулся к ней. – Все делают вид, что работают на общую цель, но на самом деле каждый просто пытается пережить день и не сойти с ума. Вот ты стараешься быть милой со всеми, приносишь пироги, запоминаешь даты. А знаешь, что будет дальше?
– Что? – спросила Света, уже догадываясь, что ответ ей не понравится.
– Через пару месяцев ты перестанешь улыбаться. Через полгода начнешь цинично шутить про работу. А через год будешь как мы – профессиональным офисным зомби, который считает дни до отпуска и ненавидит понедельники с такой силой, что это можно использовать как альтернативный источник энергии.
Вечер после рабочего дня окутал маленькую кухню уютным полумраком. Бабушка потянулась к выключателю:
– Может, света побольше? Тут же почти ничего не видно.
Света мягко перехватила её руку:
– Не надо, бабуль. В офисе его столько, что глаза устают. От него всё кажется холодным и безжизненным. Давай посидим так, в полумраке. Так теплее.
В старенькой пятиэтажке на окраине города Света помогала бабушке накрывать на стол. Запах свежесваренных пельменей наполнял кухню, создавая атмосферу детства и безопасности – того, чего так не хватало в холодных офисных стенах.
– Бабуль, а пирожки твои не оценили, – с легкой грустью произнесла Света, расставляя тарелки. – Я так старалась быть дружелюбной, а в итоге…
Бабушка, маленькая, но удивительно энергичная женщина с глазами, полными житейской мудрости, только вздохнула, раскладывая еду по тарелкам:
– Да ладно тебе, внученька. Пирожки мои тут ни при чём. Люди сейчас такие пошли… В коллективах этих все друг дружку так и норовят подсидеть.
– Но почему столько жестокости и цинизма? – Света опустилась на табурет, поправляя выбившуюся прядь. В её голосе звучало искреннее недоумение выпускницы филфака, воспитанной на классической литературе, где добро обязательно побеждало зло. – Мы же все люди, разве нельзя просто… быть добрее?
Анастасия Петровна села напротив внучки, ее морщинистые руки, повидавшие многое за долгую жизнь, аккуратно разложили салфетки.
– Знаешь, деточка, при мне тоже всякое бывало. В нашем бюро-то проектном я сколь годков отпахала, навидалась всего. Были там свои шишки, и были мы рабочие пчёлки. Кому-то блат, а кому-то работа за троих. У кого связи или родня нужная, тот и царь, и бог был.
– То есть… это нормально? – голос Светы дрогнул.
– Куда там нормально, – бабушка