Будь с хитринкой. Доброта – она силу даёт, если с умом её применять. Знай, когда промолчать, а когда своё слово сказать. Не давай себя в обиду, но и душу свою не черни.
После ужина Света помогла бабушке с посудой и ушла в свою комнату. Маленькая комнатка, где книжные полки занимали почти все стены, всегда было её убежищем. Здесь, среди любимых томов Достоевского, Толстого, Чехова, она чувствовала себя защищённой от жестокой реальности мира. Она опустилась на кровать и обняла колени. В голове крутились сегодняшние разговоры, холодные улыбки HR-менеджеров, циничные шутки и, главное, жуткое пророчество Олега. «Неужели я правда стану такой?» – думала она, глядя на свое отражение в старом зеркале. – «Неужели эта система перемелет меня, как перемалывает всех? Через год буду как они – профессиональной офисной стервой…» Слезы навернулись на глаза. Не от обиды – от страха. Страха потерять себя, свою душу, всё то, что делало её Светой. «Я всегда гордилась тем, что умею сопереживать, – мысленно говорила она сама себе. – В университете все знали, что можно прийти ко мне с любой проблемой. Я слушала, помогала, находила нужные слова… А теперь? Что со мной будет через несколько лет такой работы?»
Она представила себя в дорогом офисном костюме, с холодным взглядом, насмехающуюся над новенькими сотрудниками, и ей стало физически плохо. «Нет, я не могу так. Не могу стать бездушной тварью ради карьеры и денег. Я же филолог, я воспитана на идеалах гуманизма, на вере в человека!» Слёзы текли по щекам, капая на старый, потёртый плед. Света не пыталась их сдержать – здесь, в безопасности своей комнаты, она могла позволить себе эту слабость.
Взгляд упал на книжную полку, где стояли её любимые авторы. Тургенев, писавший о «тургеневских девушках» – чистых, искренних, готовых жертвовать собой ради идеалов. Достоевский с его верой в красоту, которая спасёт мир. Чехов, так тонко подмечавший всю абсурдность человеческого существования и при этом не терявший надежды. «Они тоже видели жестокость мира», – подумала Света, вытирая слёзы. – «И писали о ней. Но никогда не считали её нормой. Наоборот, их произведения призывали к иному». Она встала и подошла к окну. Дождь усилился, превращая улицу в размытое полотно огней и теней. За стеклом шумел большой город – безразличный, деловой, вечно спешащий. Город, где в высоких офисных зданиях люди превращались в функции, в винтики системы. «А что, если бабушка права?» – внезапная мысль заставила Свету выпрямиться. – «Что, если моё присутствие там – не ошибка, а необходимость? Может, я нужна там именно такой – искренней, человечной, немного наивной?» Она вспомнила взгляд Олега Юрьевича – усталый, потухший, но в нём мелькнуло что-то живое, когда она заговорила с ним. Вспомнила, как младшая из HR-менеджеров с удовольствием потянулась к пирожкам, прежде чем её одёрнула Вероника. «В них ещё осталось что-то живое», – подумала Света. – «Под всеми этими корпоративными масками. И, может быть, моя задача – не становиться как они, а помочь им вспомнить, какими они были раньше?». Света глубоко