сегодня мирилась с Татьяной, Мусей и чужой любовью. Помогала готовить, разбирать посуду, потому что Муся никак не могла представить, сколько народу может пожаловать в такой чудесный день к ним, сбивалась и велела перемывать и перетирать всё что есть! Сегодня Татка прощала и Татьяну, и Мусю, и даже на близнецов не шикала. И даже не делала неприступный вид, когда случайно встречалась с Татьяной взглядом. Та, как и Татка, волновалась и то и дело бросала взгляд на калитку и пыталась высмотреть на дороге: мальчиков на велосипедах и отца с дядей Олегом на машине.
– Должны уж приехать, – бормотала Муся.
Татка только успела заколоть брошкой, (чудо что за брошка!) воротник. И пальцем провела, улыбаясь, по цветочным лепесткам. Маленькая, хрупкая серебряная брошка, которую, заливаясь краской, подарил Виктор на шестнадцать лет.
Он сначала держал её в своих больших ладонях, а потом взял Таткину руку, перевернул её и положил серебряную вещичку на её ладонь – хрупкая веточка с бутоном, покрытым белой эмалью.
– Ната, как ты повзрослела, – удивился.
А Татка улыбалась победно. А он всё держал и держал её ладонь в своих.
И только она успела провести пальцем по этой эмали, как кто-то крикнул: «Едут!» И сердце сделало невозможное головокружительное сальто и взлетело, будто на трапеции, как та смелая циркачка, на которую маленькая Татка мечтала быть похожей!
«Кто? Кто? Кто?», – стучало сердце в груди, в горле, в висках.
***
Петька, балбес и шалопай, вертелся юлой, кривлялся и представлялся. Делал вид, будто он конферансье и ведёт концерт на летней эстраде, и объявлял всех, как артистов, и кто смущался, а кто смеялся. Смеялись девушки, а хлопцы смущались.
– Как можно было бросить в городе их? Ну как?! – притворно ужасался Петька. – Погоды нынче какие, а?!
Татьяна улыбалась, приветливо жала всем руки, восхищалась девушками, их прическами и платьями и всплёскивала руками:
– Это сколько же вы ехали?! На велосипедах, подумать только! Ну надо же! Молодцы, что приехали. У нас пироги и студень, и картошку будем печь!
Девушки смущались и говорили, что ничего не надо, и что они привезли вино, и что они не хотят быть в тягость.
А Татка смотрела только на Виктора, а Виктор на неё. Он спешился с велосипеда, держал двумя руками руль и смотрел только на Татку. Губы чуть подрагивали в улыбке, и он тихонько качал головой, когда Петька снова начинал нести свою ерунду.
В этой смущённой суете, в чуть нарочитом восторге окружающих Татка ещё отчётливей чувствовала то невидимое, незаметное другим, что делает их с Виктором будто особенными, связанными друг с другом. Твёрдо решила даже не смотреть на Элку, к которой, чего уж там, ревновала Виктора до слёз. Вот уж порода, так порода, как говорит о таких Татьяна. Высокая, черноволосая, черноокая. И точно влюблённая в Виктора, подумаешь! Смотрит-то он на Татку.
***
Весь их садик наполнился весёлым гамом и шумом, и Татка, изо всех сил стараясь