покинул храм с разбитым сердцем.
Но подобные истории – это старые, давно известные песни.
Конский топот и звон упряжи! Это одинокий рыцарь в полном вооружении ехал верхом по крутой дороге, которая петляла то влево, то вправо среди виноградников на склонах Санкт-Михаэльсбурга. Полированный шлем и латы сверкали на полуденном солнце, ибо в те дни ни один рыцарь не осмеливался ездить по дорогам, иначе как в полном боевом доспехе. Рыцарь держал сверток, прикрытый складками грубого серого плаща.
Никто бы не подумал, что его белые руки могли знать жесткое прикосновение рукояти меча и копья
К стоявшему высоко на холме Санкт-Михаэльсбургу приближался барон Конрад, голова его клонилась на грудь от слабости и боли.
В то утро, чуть рассвело, он встал с постели, сам оседлал своего коня и ускакал в туманные сумерки леса, о чем не знал никто, кроме привратника, который, не совсем проснувшись, моргая и мигая, открыл ворота, едва понимая, что делает, пока не увидел своего хозяина далеко, спускавшегося по крутой верховой тропе.
Барон проехал восемь лиг, не задерживаясь и не останавливаясь. Но вот его путешествию пришел конец. Он натянул поводья в тени больших деревянных ворот Санкт-Михаэльсбурга.
Барон ухватился за веревку с узлом, дернул за нее, и у привратника за стеной монастыря зазвенел колокольчик. Спустя какое-то время в больших деревянных воротах открылось маленькое окошко, откуда выглянуло кроткое морщинистое лицо старого брата Бенедикта, привратника. Он увидел странного посетителя в железных доспехах и огромного черного боевого коня, испачканного, мокрого от пота и в пятнах пены. Они обменялись несколькими словами, затем маленькое окошко снова закрылось. Шаркающие шаги обутых в сандалии ног звучали все тише и тише, это брат Бенедикт шел передать сообщение барона Конрада аббату Отто, а облаченный в доспехи человек остался один, безмолвный, как статуя.
Вот звук шагов раздался снова; послышался звон цепей, скрежет ключа в замке и скрип отодвигаемых засовов. Ворота медленно распахнулись, и барон Конрад въехал под сень Белого Креста, и когда копыта его боевого коня застучали по камням внутреннего двора, деревянные ворота закрылись за ним.
Барон Конрад вошел в комнату с высоким сводчатым потолком, на другом конце которой стоял у стола аббат Отто. Из эркерного окна позади старика на него лились лучи света и, казалось, его тонкие седые волосы охвачены золотым сиянием. Его белая, изящная рука лежала на столе на листах пергамента, покрытых рядами древнегреческих письмен, которые он разбирал.
Барон Конрад, звеня шпорами, прошагал по каменному полу, а затем резко остановился перед стариком.
– Что ты ищешь здесь, сын мой? – спросил аббат.
– Я ищу убежища для моего сына и внука твоего брата, – сказал барон Конрад, откинул складки плаща и показал лицо спящего младенца.
Некоторое время аббат ничего не говорил, только стоял и задумчиво смотрел на младенца. Через некоторое время