вздрогнул. Он знал о моем сне? Как? Он читает мысли? Или сон был не просто сном, а чем-то большим – проекцией, посланием из той реальности, где обитает Наблюдатель?
– Я не могу его «вернуть», – продолжал он ровным голосом. – Я могу лишь указать направление. Но путь придется пройти вам самим. И цена может оказаться высокой. Вы готовы заплатить? Готовы столкнуться не с Октавом, которого вы помните, а с тем, чем он стал? С эхом из трещины?
Он смотрел на нас – вернее, его мерцающее лицо было обращено к нам. Вопрос повис в воздухе купе, тяжелый, как черный камень в сумке Кори. Готовы ли мы? К чему? К встрече с чудовищем, в которое превратился наш друг? К погружению в безумие, которое его поглотило? К тому, чтобы самим стать частью этого кошмара? Я не знал ответа. Я посмотрел на Кори. Ее лицо было бледным, но в глазах горела решимость. Она уже прошла через свой ад, и, кажется, была готова идти дальше. Но я? Был ли я готов? Наблюдатель ждал. Время в купе снова сгустилось, стало вязким. Стук колес отошел на задний план. Остались только мы трое и невысказанный ответ, который мог изменить все.
Часть 2.5: Октав в Отражении
Я сидел, парализованный вопросом Наблюдателя и тем ужасом, который сквозил в его словах и мерцал в его несуществующем лице. Готов ли я? Готов ли столкнуться с тем, во что превратился Октав? Готов ли заплатить цену, о которой говорил этот безликий посланник из трещины? Мысли метались в голове, как испуганные птицы. Часть меня хотела крикнуть «нет», выбежать из этого купе, из этого поезда, попытаться вернуться к прежней жизни, какой бы серой и бессмысленной она ни была. Но другая часть – та, что была связана с Октавом, с Кори, та, что уже заглянула в бездну в баре и во сне – понимала, что пути назад нет. Трещина уже прошла сквозь нас. Мы были отмечены. Игнорировать это было невозможно. Я перевел взгляд на окно, на темное стекло, отражавшее тусклый свет лампы и наши силуэты. И замер. Мое собственное отражение смотрело на меня испуганными глазами. Отражение Кори было напряженным и бледным. А вот отражение Наблюдателя… оно было другим. В стекле я видел не мерцающее, неопределенное лицо под бамбуковой шляпой. Я видел… Октава. Не того Октава, которым он стал, по словам Наблюдателя, – не эхо из трещины. А того Октава, которого я помнил. Молодого, с горящими глазами, с его обычной кривоватой улыбкой. Он сидел на месте Наблюдателя, в его плаще и шляпе, и смотрел прямо на меня из зазеркалья. И в его взгляде была… мольба? Предупреждение? Я резко обернулся к Наблюдателю. Его лицо все так же мерцало, скрытое тенью от шляпы. Ничего похожего на Октава. Я снова посмотрел в окно. Отражение Октава все еще было там. Он медленно покачал головой, словно говоря «не верь», «не иди туда». А потом его изображение исказилось, пошло рябью, как будто поверхность стекла стала водой. Улыбка сползла с лица, глаза наполнились ужасом. Черты начали таять, смешиваться, превращаясь в ту самую гримасу боли, что я видел на пятне на стойке бара. А затем отражение снова стабилизировалось, и на месте Октава опять был лишь смутный силуэт Наблюдателя под шляпой.
Мое сердце бешено колотилось.