резкость графа, с улыбкой проговорил князь Андрей. – Завтра нам рано надо выезжать.
– Я готов, господин генерал.
Горчакову понравилось, что юноша мгновенно сумел сориентироваться. Он так же, как и князь Горчаков, уже отправил лошадей на подставы и серьёзно подготовился к отъезду. Толстой показал генералу поднятый им в Москве французский бюллетень от 2 октября 1812 года.
– Вы представляете, Андрей Иванович, в нём ни одного слова правды. Пишут, что «Москва – не самая удачная военная позиция. И политического значения у Москвы больше нет, ведь этот город сожжён и превращён в руины на ближайшие сто лет», а также объявляют, что «маршал герцог Тревизский остался в Москве с гарнизоном». Зачем же так беззастенчиво врать? – спросил корнет.
– А почему, сударь, вы думаете, что Наполеон врёт насчёт гарнизона? Он весь полёг в сражении с русскими войсками. О поражениях своих он говорить не привык, поэтому и вещает не столько нам, сколько своим соотчичам, что всё отлично!
Толстой лёг, но сон не шёл.
С первой минуты граф Толстой не узнал генерала Андрея Ивановича Горчакова-второго. Он его видел в десятом году, когда князь Андрей переживал тяжёлую опалу, был под судом, и ему даже было запрещено находиться в обеих столицах. Сейчас же перед ним предстал уверенный в себе человек, который отдавал чёткие распоряжения перед дальней дорогой. И только внимательно присмотревшись, корнет заметил, что после тяжёлого ранения генерал ещё не совсем оправился и при быстрой ходьбе немного прихрамывает. На лице залегла глубокая морщина, и в серых глазах просматривались такие сила и упорство, что сейчас его никакая болезнь не остановила бы, только смерть!
Рано утром экипаж выехал. Большей частью дорога была в выбоинах и колдобинах, и нередко приходилось с трудом пробираться вперёд. Проезжая Бородино и другие населённые пункты по Старой Смоленской дороге, корнет Толстой видел опустошённую и разорённую землю, заваленную трупами русских и французских солдат и их лошадей. Андрей Иванович, понимая состояние своего молодого адъютанта, всеми силами старался поддержать его и в то же время велел твёрдо смотреть в лицо войны и готовить себя к предстоящим сражениям.
– А разве кампания ещё не закончилась? – простодушно спросил Толстой.
– Не знаю, увидим на месте, – ответил генерал Горчаков. Единственная радость по дороге в Вильно: в Смоленске корнет Толстой вместе с генералом Горчаковым присутствовали при возвращении в кафедральный Успенский собор чудотворного образа Богоматери, который возил с собою преосвященный Ириней, епископ Смоленский и по отслужении перед собором молебна поставил икону на прежнее место.
По дороге Толстой увидел еле-еле бредущего коня без седока. Он каким-то чудом держался на ногах и, шатаясь, подошёл к их экипажу. Видимо, конь голодал несколько суток. Толстой хотел дать ему несколько пучков соломы, но денщик Алексей заметил:
– Николай Ильич, это пустое, он вот-вот падёт. Если хотите сделать благо, то пристрелите его.
– Я не живодёр.
– Вы полагаете, мне не жаль?