пропадает там, с утра до ночи, или запирается в кабинете кастеляна со старшими кнестами, что-то решая. Никто не знает, когда он ест и спит. Возможно, не делает ни того, ни другого вовсе.
Кайлин вспомнила, как беспробудно он пил, когда совершал поход по Эре. В цитадели он просто меняет один способ забыться на другой. Теперь-то Кайлин знает, почему. Она бы вмешалась, она бы убедила его поесть и отдохнуть, но что-то в нем поменялось. Поменялось с той ночи. С тех пор дей не приходил к ней по вечерам, не играл с Лауром у камина, а единственный раз, когда она набралась смелости и сама постучала в его дверь, он разговаривал с ней так холодно, что никакие меаррские морозы бы с его голосом не сравнились.
«Ты обещала, что никогда не встанешь между мной и Подэрой, – сказал он ей тогда. – Держи слово, которое дала. Это единственная причина, по которой я разрешил тебе остаться».
И захлопнул перед ее носом дверь.
Наверняка одна из служанок оказалась поблизости, застала сцену и разнесла слухи по всей цитадели, породив лишний повод поглумиться над чужачкой, но не в этом Кайлин видела главную проблему. Чем она его рассердила, что сделала не так? Разве недостаточно расплатилась за прошлое, разве не доказала, что хочет быть с ним? Им же было так хорошо вместе, и она ни словом, ни взглядом не упрекнула его, не призналась, какой страх испытала той ночью, когда он чуть ее не убил! Может, Ириллин сказала? Но чутье подсказывало Кайлин, что ворона охотнее бы сообщила, что это новоиспеченная дея пыталась убить бога, чем подтвердила бы обратное. Да и вообще, Ириллин он вроде бы тоже теперь избегает.
Кайлин поняла это, потому что ее покои и комнаты дея находились на одном уровне, дверь в дверь. Колокольчик бы она точно услыхала. И он так хромал… У нее сердце кровью обливалось, стоило увидеть его хотя бы издалека. Кайлин помнила, как выглядит его нога, как ощущаются эти рубцы и узлы мышц под пальцами, и с трудом представляла, какую боль дей испытывает, если теперь хромает сильнее, чем прежде. Но жалеть его было нельзя, и плакать в своих покоях, при Лауре, тоже, поэтому она при любой возможности слонялась по цитадели, прячась в укромных уголках.
Опасаясь, что и теперь ее кто-то увидит, Кайлин скользнула в конюшню. Там пахло прелым лошадиным потом и навозом, а еще – душистым сеном, которое в теплое время заготавливали на меаррских лугах жители деревни. Жующая что-то в дальнем стойле лошадка показалась небольшой и смирной на вид, и Кайлин дала волю чувствам, обхватив крупную теплую шею животного, зарывшись в густую гриву пальцами и обильно орошая ее слезами. Дрожала всем телом, тихонько подвывала, ощущая, как конский волос забивается в рот, и знала, что потом надо будет умыться холодным снегом и как ни в чем не бывало идти дальше. Никто не должен видеть ее слез.
Может, действительно лучше уехать? Что, если она и правда надоела ему? Ведь так бывает – мужчина хочет сломить сопротивление женщины, которой не интересен, а когда та уступает, сам теряет к ней интерес. Рогар сделал все, чтобы она уступила. Заставил ее сердце сжиматься от любви и боли, проволок ее через невыносимые