Это оказалось именно так плохо, как ее и предупреждали.
Кайлин стиснула зубы, испытывая нечто вроде раздражения от мысли, что и Симон, и Ириллин в конечном счете не так уж кривили душой. «Нечто вроде» – потому что по-настоящему негативные эмоции у нее испытывать все еще не получалось. Не тогда, когда стена уже не поет – дико, истошно воет. Даже не слыша ухом, нутром Кайлин теперь понимала это ощущение.
Стиснув зубы, она решила не думать ни о чем. Не сдаваться. Приподнялась на локте и увидела, что Далирин сидит в дальнем углу, возле ширмы для переодеваний, сжавшись в комок и тихо подрагивая. Бедная старуха. И бедный малыш Лаур. Когда Кайлин ворвалась в свои покои, убежав с праздника, который и праздником-то назвать язык теперь не поворачивался, убежав от того… кошмара, она застала сына беспокойно хныкающим на руках няньки.
Весь остаток ночи она пыталась укачивать ребенка, но тот никак не мог уснуть – пение разлома слишком возбуждало его, а усталость от недосыпа делала нервным. В конце концов, Кайлин напоила его сон-чаем, уложила в свою постель расслабленное тельце, а затем выпила отвар и сама. «Мамин помощник», как назвала это средство Далирин, которая и посоветовала так поступить с высоты своего опыта в уходе за детьми и потому что и сама измучилась, не зная, как утешить ребенка.
Действительно, помощник, ведь на какое-то время Кайлин почувствовала себя избавленной от необходимости о чем-то думать. Она могла вернуться в то счастливое время, когда они трое: она, Рогар и Лаур, коротали вечера перед уютным камином, слушая, как ветер бросает пригоршни снега в окно. Настоящая семья. Почти настоящая семья. По крайней мере, что-то такое между ними было.
Но теперь все навалилось снова. Кошмар. Эта картина перед глазами. Этот внутренний раздрай, приглушенный и искаженный влиянием разлома. Как будто ее бьют тяжелыми кулаками через подушку – точнее и не скажешь. Больно, но источник боли в теле размыт.
Убедившись, что сын все еще крепко спит, Кайлин с трудом встала с постели. Ноги подгибались, ей казалось, что какое-то жужжание волнами проходит по телу, словно тысячи пчел забрались под кожу и беспокойно хозяйничают там. Она упала на колени, подползла к старухе, потормошила ту за плечо:
– Далирин! Далирин, ты как?
Служанка подняла голову, глаза лихорадочно блестели, с губ вниз на грудь тянулась тонкая ниточка слюны.
– Простите, госпожа, простите. Простите, – забормотала она, пытаясь кланяться в своей неудобной позе. – Я не принесла вам еды… не согрела воды… я боюсь выйти за дверь. Он сидит там… сидит и ждет вас… я боюсь, что он меня растерзает…
– Кто сидит? – Кайлин невольно обернулась в сторону двери, обжигающая догадка вспыхнула в ее груди, и она тут же быстро отвела взгляд. Поздно: перед глазами уже снова промелькнули картинки. Те самые, которые она гнала от себя прочь, пока укачивала Лаура. Ребенок страдал, ей некогда было предаваться страданиям самой. Благословенный побег, который, конечно, не мог продолжаться вечно.
– Ночь всю сидел… и