не знает об отчете Калама.
– Я ей ничего не говорил. Она даже не знает, что я был здесь вчера и сегодня.
– Она следит за политическими событиями?
– Читает газеты. Следит лишь настолько, чтобы можно было поговорить со мной о работе. Когда мне предложили баллотироваться на этот пост, она пыталась меня отговорить. Не хотела, чтобы я становился министром. Она у меня не амбициозная.
– Родом из Ла‑Рош-сюр‑Йона?
– Да, ее отец был там адвокатом.
– Вернемся к ключам. У кого еще они есть?
– У моей секретарши, мадемуазель Бланш.
– Бланш. А по фамилии?
– Бланш Ламотт. Ей сейчас… погодите… сорок… нет, сорок два года.
– Давно вы с ней знакомы?
– Она поступила ко мне на службу машинисткой, когда ей было всего семнадцать лет, едва окончив школу Пижье. С тех пор мы не расставались.
– Тоже из Ла-Роша?
– Из близлежащей деревни. Дочь мясника.
– Красивая?
Пуан задумался, будто ему никогда не приходило в голову задаться этим вопросом.
– Нет. Я бы не сказал.
– Влюблена в вас?
Мегрэ улыбнулся, увидев, как покраснел министр.
– Откуда вы знаете? Скажем так, влюблена, но по-своему. Мне кажется, у нее никогда в жизни не было мужчины.
– К жене ревнует?
– Не в привычном смысле слова. Она ревнует к той части моей жизни, которую считает своей, скажем так, прерогативой.
– То есть на работе за вами присматривает именно она.
Пуан, казалось бы, так много повидавший, был явно удивлен осведомленностью Мегрэ в столь простых и очевидных вопросах.
– Вы сказали, что она находилась в вашем кабинете, когда вам доложили о приходе Пикемаля, и вы попросили ее выйти. Когда вы позвали ее обратно, отчет все еще был у вас в руках?
– Да… Но уверяю вас…
– Поймите, господин министр, я никого не обвиняю. Даже никого не подозреваю. Я, как и вы, пытаюсь составить себе ясную картину происшедшего. Есть еще копии ключей от этой квартиры?
– У дочери есть копия.
– Возраст?
– Анны-Марии? Двадцать четыре года.
– Замужем?
– Собирается… Вернее, собиралась выйти замуж в следующем месяце. Теперь я даже не знаю. Если разразится скандал… Вы знаете семью Курмон?
– Слышал.
Если фамилия Мальтер была широко известна в мире политики, фамилия Курмон была не менее известна в мире дипломатии, причем на протяжении последних трех поколений. Роберт Курмон, владелец особняка на улице Фезандери, пожалуй, последний француз в мире, до сих пор носивший монокль, больше тридцати лет служил послом то в Токио, то в Лондоне и являлся неотъемлемой частью института[1].
– Его сын?
– Да, Алан Курмон. В свои тридцать два он успел побывать атташе при трех или четырех посольствах, а сейчас возглавляет довольно крупный отдел в министерстве иностранных