коей остальные отказались.
Была сия невеста краснолицей
И столь себя считала безобразной,
Что спрятаться от глаз мужчин и женщин
Навек желала. Правда, иногда
Случалось жить с иными ей, однако
Ее привязанность их всех сгубила.
Так вот, ту – первую – все звали «Слава»,
Вторую же – о мама, как ты можешь
Держать меня у юбки! – звали «Трусость».
Мужчина я и жду мужского дела.
За ланью следовать? Нет! За Христом,
За Королем идти и честно жить,
Стоять за правду и разить неправду —
Не для того ль рожден я?»
Мать в ответ:
«Сынок, любимый, многие Артура
Вовек считать не будут Королем,
Но стал в душе моей он государем
Еще тогда, когда была я юной
И царственную речь его слыхала.
Я в нем, как и он сам, не сомневаюсь,
И родственник мне близкий он… Но все же
Готов ли ты оставить беззаботность
И рисковать своею головой
Ради того, кто многими не признан?
Останься до поры, когда туман,
Окутавший рожденье государя,
Хотя б чуть-чуть рассеется. Останься!»
«Ни часа не останусь! – крикнул Гарет. —
Ты лучше уступи мне. Я готов
Пройти сквозь пламя ради Короля!
Не он ли пыль поверженного Рима
Из королевства вымел, сокрушил
Язычников, и людям дал свободу?
Так кто же как не он, который дал
Свободу нам, быть Королем достоин?»
Тут королева, видя, что никак
От цели сына отвратить не может,
И непреклонным остается он,
Сказала хитро: «Ты пройдешь сквозь пламя?
Гляди, чтоб дым тебе глаза не застил!
Ну что ж, иди, раз должен. Но молю
Пред тем, как ты попросишь Короля,
Чтобы возвел он в рыцари тебя,
Пройти одно всего лишь испытанье,
Коль любишь ты меня».
Воскликнул Гарет:
«Одно иль сотню, все равно уйду.
Быстрее же! Какое испытанье?»
Но не спеша ответствовала мать:[67]
«Ты, принц, обязан в замок Короля
Войти никем не узнанным и там
Наняться подавальщиком на кухню,
Где будешь ты, себя не называя,
Средь поварят и кухонной прислуги
Служить двенадцать месяцев и день».
Решила королева, что не сможет
Идти такой дорогой к славе Гарет,
Поскольку слишком горд он, чтоб снести
Все униженья кухонного рабства,
А значит, будет вынужден остаться
Здесь, вдалеке он лязганья оружья.
Немного помолчав, ответил Гарет:
«И раб свободен может быть душою!
Зато смогу увидеть я турниры.
Я – сын, ты – мать моя, а посему
Готов твоей я воле подчиниться.
Согласен я неузнанным служить
Средь поварят и кухонной прислуги
И никому себя не называть,
Пусть это будет даже сам Король!»
Еще