(Я сам под этим готов подписаться. – И. С.) Кроме того, «и Лимон прекрасный человек. Я с 93-го года регулярно бухаю с Лимоном. Я ему многим обязан, и литературно тоже. Он научил меня писать рассказы».
Но не надо забывать о том, что Быков не видит себя стопроцентным писателем, в смысле прозаиком. (Про публицистику и речи нет, это для него не более чем способ заработать денег, он мечтает бросить «всю эту газетную хуйню», чтоб сидеть дома и сочинять. Есть некое забавное противоречие в том, что главную свою премию он получил за вполне себе публицистический документальный труд.) Он видит себя все же поэтом.
– Ну что же, – говорю, – посмотрим, какой ты поэт. А дай-ка мне свое лучшее четверостишие! Ну вот как вспоминая про Пушкина, люди сразу исполняют: «Я помню чудное мгновенье» или там «Мальчишек радостный народ коньками дружно режет лед». (Какая ж была холодрыга при крепостничестве, не то, что в теперешнюю оттепель или не знаю, как это все назвать.)
Быков в ответ без паузы оттарабанивает:
Блажен, кто соблюдал диету,
Кто не бросался словом «честь»,
Кто понимал, что Бога нету,
Но вел себя как будто есть.
Я соглашаюсь, что стихи неплохие. Он объясняет:
– Это я к 60-летию Льва Лосева. В качестве подарка.
– А ты сам-то соблюдаешь диету?
– Нет. Зато я не бросаюсь словом «честь». А соблюдать диету… Мне кажется, это унизительно. Это значит, признать, что я толстый! А я не толстый. У меня вес 112 – летом и 115 – зимой. Я могу дойти до ста, мне несложно! Но я не хочу: это пошло.
– Но ведь лишний вес сокращает жизнь!
– Нет. Моя бабушка была моей комплекции и прожила 80 лет, будучи абсолютно здоровой.
Звучит красиво, но до литературной общественности дошло такое высказывание Быкова: «Каждый раз в случае печеночного приступа я два дня ничего не ем».
Ну противоречив, – так это ж поэт. А не журналист. Так что поэтические вольности простительны. Вот, к примеру, Быков описывает «Артек», куда впервые попал взрослым, как идеальную детскую республику. Я как бывший пионер, который в этой республике оттянул осеннюю длинную смену, всю третью четверть, взялся ему рассказывать про жуткие драки, которые там имели место быть, причем с использованием холодного оружия. Про то, как однажды, отбиваясь от превосходящих сил противника, ранил человека ножницами (к счастью, люди оказались понятийными и никто никого не сдал). Я взывал к армейскому (он служил в авиации два года) и тюремному (сидел два дня) опыту самого Быкова, пытаясь ему объяснить сущность «Артека», в котором та же самая, а откуда ж возьмется другая, жизнь, которой всегда живут самцы в замкнутом пространстве, в неволе… Он же, однако, стоял на своем: это типа Телемская обитель, и всё тут.
Ну поэт. Что с него взять.
При всем при том главным современным поэтом России Быков считает не себя, но Андрея Орлова. (С замечательной оговоркой: «Главный – не значит лучший».)
А наша пьянка, посвященная получению моим собеседником премии, закончилась