Кроме него, вокруг не было ни единой души.
Макеев заерзал, и что-то острое вонзилось ему в задницу.
Опять портфель. Кожаный портфель с бронзовыми застежками. Вечный портфель.
Макеев пересек пол-мира в поисках свободы, но оказалось, что он, как каторжник, притащил на другой конец света свое собственное, персональное, ядро. Избавился от брюк и пиджака, но сохранил гребаный портфель. Пытался выбросить, но портфель вернулся.
Макеев зарычал от ярости. Выдернул его из-под себя, рванул крышку и выгреб кучу документов. Лихорадочно принялся разрывать все подряд – и договора, и платежки, и нотариально заверенные доверенности, и свою банковскую подпись.
Разрывал и бросал в волны, которые подпрыгивали перед ним, как собачонки в ожидании угощения, мгновенно подхватывали белые клочки и утаскивали на глубину.
Когда в океан улетел последний обрывок, Макеев утер со лба пот. Он чувствовал себя, как шахтер после смены. Правая ладонь, распоротая скрепкой, саднила. Макеев лизнул – кожа была соленой, не то от крови, не то от воды.
Неподалеку от берега, на линии прибоя, кувыркались клочки бумаги. С каждым накатом их становилось все меньше.
Макеев подумал, что когда они опустятся на дно, их будут жрать рыбы или моллюски. Возможно, животные будут удивляться непривычному вкусу, однако документы не причинят им того вреда, который испытывал Макеев, ежедневно таская их в портфеле. Портфель, кстати, тоже следовало бы утопить. Для верности.
Однако сил уже не осталось. Макеев упал ничком и уткнулся лицом в песок, источавший острый запах не то йода, не то чего-то похожего, аптечного.
Внезапно он почувствовал, как около виска образовалось какое-то движение. Макеев отпрянул.
Песок вспучивался, разрываемый кем-то изнутри. Потом кучка разом сплющилась, и Макеев увидел маленького крабика, видимо, из тех удачливых мигрантов, которые уцелели, пересекая дорогу.
Малыш полз хоть и боком, но энергично. Шурх-шурх-шурх, и крабик уже миновал макеевское плечо.
Макеев с умилением наблюдал за игрушечным танчиком, оставлявшим после себя миниатюрную колею. Экий шустрячок! Молодец, так и надо – пробивать свою колею.
Макеев невольно шевельнул рукой, и движение оказалось фатальным. Хрупкий песок осыпался, погребая под собой краба.
А Макеев отчаянно испугался. Ведь он – как тот краб, увяз. Или нет! За последние тридцать лет проложил такую глубокую колею, что теперь невозможно из нее выбраться. Стенки слишком высоки, головой не пробьешь.
Макеев резко перекатился на спину.
Да, он освободился от бумаг, но что получил взамен? Пустоту.
Все хорошее отныне сосредотачивалось в Исфандияр-ака, а сам Макеев был пуст, как банка из-под пива, которое высосал великовозрастный балбес. Высосал и выбросил.
Так и Макеев – валяется на песке, одинокий, мокрый, опечаленный и злой.
Слева зашуршало, и Исфандияр-ака, как недавно в самолете, успокоительно похлопал Макеева по плечу.
– Не волнуйся.