сквозь свой хохот и визг говорил:
– Ой, ха-ха… Надо было, профессор… ой, умора… с тобою поспорить на что-нибудь стоящее. Один весёленький, ха-ха-ха… чудачок всегда почему-то оказывается. – Ужасно гримасничая, со слезами на глазах, Куратор на прощание махал вслед колонне рукой. – Не могу, ох… живот свело. Сейчас, подожди, ещё забавнее будет!
Толпа отошла недалеко и остановилась у длинного здания, в котором, зловеще сверкая зеркальной сталью, с грохотом распахнулись широкие ворота. А в проёме ворот, в густой фиолетовой мгле, вдруг вспыхнуло множество жутких красных огней – глаз, и раздался изуверский хохот. Теснимая рогатым конвоем, толпа, вопя под градом ударов палок и тесаков, втащилась едва в ворота… Там жадные лапы с когтями расхватывали жертвы и, вонзая в них огромные крючья, подвешивали.
Дирижируя руками, Куратор с издевательской интонацией читал:
– «Широки врата и пространен путь ведущие в погибель и многие идут им…» Славно, превосходно, ха-ха-ха… уморили…
Из живодёрни, заглушая собою все сатанинские звуки ада, раздались вопли и визги, полные такого бесконечного ужаса, что лицо профессора Циника покорёжила уродливая гримаса и волосы, шурша, стали дыбом. Он вжался в стену. Куратор же, напротив, уж не имея сил ни хохотать, ни на ногах стоять, опустился на четвереньки и, словно шакал подавившийся куском падали, судорожно то открывал, то закрывал рот и хрипел, рычал, кашлял и, наконец, завалился набок.
Невольник, с железным крюком в спине, ревя от боли, вырвался из живодёрни и шатаясь побежал. Поскользнувшись, он упал, но тут же вскочил, огляделся и опять побежал с рёвом.
Перешагнув валяющегося Куратора, он вцепился в профессора и с мольбою в голосе завопил:
– Умоляю, спасите!
Быстро моргая, Циник испуганно глядел на большую голову с маленьким, уродливым лицом. Оторвав от себя его руки со страшными ранами, он отскочил в сторону. Невольник за ним с протянутыми руками:
– Умоляю, спасите!
Поднявшийся на ноги, Куратор захрипел с пеной на губах:
– Ах ты, ах ты…
Он схватил невольника за волосы и за крюк и швырнул его подальше, к середине улицы.
– Эй, приятель, – замахал Куратор рукою бегущему по улице рогатому воину, – быстрее. Держи, ату, бунтовщика!
Рогатый, подлетел, схватил его за крюк и потащил.
Из живодёрни один за другим выскакивали скелеты с большими черепами, у некоторых на костях торчали местами куски мяса и клочья кожи. Стуча челюстями и ногами, они в ужасе неслись по улице. Один скелет, с пучком длинных волос на подбородке, остановился, оглядел себя и, придя в неописуемую ярость, взревел:
– Что, проклятые, сделали! – Он стал руками хватать, останавливать разбегающихся собратьев. – Стой, куда, олухи! Вместе мы – сила! Доколе же будем терпеть? Что нам терять? Смерть им всем!
Скелеты хлынули к нему и орали:
– Смерть, смерть!
Толпа,