ушел бы, когда ни весна!
Лето Господне
(страсти по Петру)
1
Ах, душечка-апрель,
ты бьешь на поднаготный
звериный наш инстинкт
надежды и труда,
как некогда Творец
поставил всех поротно,
и, вроде, мы пошли
куда-то…
но куда?
Как было не впитать
великие основы
густого роста трав
сквозь сыгранную прель —
вожатый ли сплошал?
мы ль не были готовы?
иль, может, поспешил
с обновками апрель?
Ну как не победить
врожденного искуса
схватить, сожрать, сломать,
в ком глухи и слепы!..
От замыслов святых
в лесу (в душе!) лишь мусор,
шрапнель сухих цветов
яичной скорлупы.
Так как тебя постичь,
тревожный дух весенний,
как за тобой вослед,
когда сомненье жжет:
прошли через века
потуги воскресенья,
но нас не изменил
твой прерванный полет…
Скажи – что мы спасли
из сказочной капели
прозрачных детских лет,
где вечность, что сморгнет
неправды и вражды,
что тоже с колыбели,
а мира нет да нет…
Творение – просчет?
…Окраина больной
разросшейся столицы
несет страстной поток
в объятиях жилых,
где отсветом костра
пылают медуницы —
рук не согреть Петру
в проплешинах пивных…
Ах, душечка-апрель,
когда бы ночь исхода
вернулась – нам какой
тогда предъявят счет?…
Прощай, усталый лес,
российский опыт рода
закончен на пока…
Куда нас занесет?
2
Нет, не участник я,
мне ближе полутон,
негромкий легкий крен
в общественном сплетенье,
мне слово нравственнее
лунного затменья
толпы, чей рык глухой
под плеск любых знамен.
Оледененье душ —
зима и прозвол
властей, неестество
в обнимку с естеством же:
вот жавронок запел
и, значит, май процвел
и развернулся лес —
мы в графике все том же.
Я рвусь для единиц,
а он для всех поет:
– Постой, поберегись,
вот-вот раздастся выстрел!
Нам годы перервут
бессмысленный пролет —
а он все вверх и вверх,
а он не ищет смысла!
И нам бы петь да петь,
но не хватает сил
пойти не на вражду —
тупое безразличье…
Чего ж не замолчишь
с собою не в ладу? —
Да будит по утрам
разгульный посвист птичий,
когда гребу в строку
все,